Ссылка на остров – обычное для Рима наказание женщине, проигравшей в борьбе за власть. А еще оно очень растяжимое. Когда остров маленький и бедный, это значит – перебивайся с воды на хлеб, живи редкими подачками из столицы, которые случатся, если о тебе среди державных забот вспомнит победитель. И если чиновники, от столичных до местных, забудут, побоятся или побрезгуют эту малость разворовать.

А что, если остров – Родос? Великий город, древний побратим Рима – настолько близкий друг, что его жители считались полноправными римскими гражданами еще во времена, когда этой чести не удостоились соседи–италийцы. Морское сердце империи – вот что такое Родос! Пусть колосс разрушен землетрясением – так и надо языческому идолу! – но город по–прежнему силен и славен, и порт заполнен кораблями, военными и торговыми. Так что означает ссылка в средоточие имперской мощи?

Уж, разумеется, не привольное житье среди имперских тайн… Башню оно означает. Высокую, с толстыми стенами. С решетками на бойницах, в которые не пролезет и кошка. А мелочи, вроде обстановки в камере, качества кормежки и возможности погулять по дворику форта зависят не столько от базилевса в столице, сколько от местного коменданта. А тот совершенно не настроен злить ту, к которой еще может снизойти милость Господня.

Комендант поступил просто – сунул узницам под нос полученные из столицы инструкции. Дочери императора – значит, грамотные. Пусть читают. И – не обижаются, а ценят человека, который сделает для них все, что не запрещено приказом святого и вечного базилевса!

Значит, пища с его, коменданта, стола. Значит, будет заглядывать, спрашивать, есть ли просьбы. Просто – разговаривать. Никому другому нельзя! Кроме него – только священник, и только для исповеди. Врача – не пускать. Друг с другом поговорить тоже нельзя. Сестра Августина еще спросила:

– А книги?

– Переменит Господь счастье племянничка, оскоплю гадину…

– Помни, сестра – у тебя есть я! Ты не одна!

Больше ее голоса услышать не пришлось. Видеться – виделись. Выпускали опальных базилисс морским воздухом подышать. Не во дворик, на крышу башни. Августину на свою, Анастасию – на свою. Докричаться можно, но тогда прогулки на разные часы разнесут. А так хоть рукой помахать можно. А еще можно у коменданта спросить, как сестра обретается.

– Очень скучает, – сообщал тот. – Спасается тем, что папирус вытребовала, перо да чернила. Пишет. В том числе – письма тебе. Передать не могу. Приказ.

– Тогда принеси папирус и мне. Я отвечать буду. Так, как если бы ты их мне передавал…

Прошли месяцы, прежде чем Анастасия поняла, что сестра спасла ее от безумия. Недоходящими до адресата письмами и тем, что каждый день с соседней башни махала рукой простоволосая фигурка… только волосы, как крыло феникса, по ветру! Неприлично? Так она специально, для племянника. Инструкции не допускают к «священным телам миропомазанных август» – тех самых, которые во всех прочих местах приказа значатся, как «богомерзкие кровосмесительные отродья» даже врача? Так пожалуйста – низложенную августу видит больше тысячи солдат – в таком виде, что непотребная девка застеснялась бы. А так… стоит на башне, чаек кормит. Такой в памяти и осталась – среди мелькающих крыльев и сварливых криков. Чайки любят подраться за кусок.

На втором году «ссылки» Августина перестала выходить наверх. Заглянул комендант, сказал, что следует молиться за сестру. Напомнил о милости Господней, молол разные слова – а рука дергалась к шитому золотом квадрату на алом военном плаще. Анастасия ждала кинжала, потому слов не расслышала – тихонько молилась. Но вот рука скрылась под жесткой тканью… вынырнула, неся не смерть – подарок! Единственную книгу, дозволенную узницам.

– Это – ее, – сказал комендант, – а она желает твою. Это нарушение приказа… но такое, которое невозможно заметить. Потому… Я христианин, и отказать умирающей не смог. Молчи об этом!

Анастасия метнулась к схваченной решеткой бойнице. Свою книгу – отдала. Дождалась, пока затихнут шаги милосердного цербера. Широкая бойница – стол из камня, что равно тепел днем и ночью. До решетки – и моря! – всего две сажени. Вот открыт тяжелый переплет… Смеяться нехорошо – в соседней башне умирает сестра. Единственным оправданием Анастасии служила гордость – за ту, что везде осталась собой. И тут умудрилась книгу заляпать! Весь титул покрыт коричнево–рыжим. Что это? Не кровь, точно. Что–то знакомое!

Вместо благочестивого чтения – воспоминания. В прежней счастливой жизни Августину было терпеть невозможно. Засунуть младшей сестре репей в волосы, пребольно пнуть под столом, где никто не видит, подсказать неверный ответ перед строгим наставником – это она. Правда, если на урок мать заглядывала или сам отец решал проверить успехи дочерей, подсказка всегда бывала верной. А перед торжественной службой в Софии ящерицу за ворот получила не сестренка, а Констант! За напыщенность. Ну да, сын и внук императоров, будет править! А вредных теток выдаст за кочевых варваров. Ради империи! Вот и получил. В момент, когда доставать ползающее по спине существо поздно – нужно стоять смирно, молитвы повторять и кланяться. Августину потом заперли в собственных покоях: с книгами! Хорошо провела пару дней. Еще тайное письмо прислала, пусть и понарошку. Нужно было папирус над свечой подержать – и на чистом листе проступили коричневые рисунки: улыбающаяся ящерка, птичка с веткой в клюве и сама Августина, уткнувшаяся в книгу.