Шрифт:
– Я забыла, капитан Мервин ап Андрас в ополчении состоит?
Капитану – словно хук справа влепили. От пощечины бычья шея не наклонится, а у этого и привычные к качке ноги чуть в пляс не пошли, так дернулся.
– Я воин! Если…
– Так воин – всегда помнит, что такое стражу нести. Лишь поэтому я не давала отдельных инструкций. Полагала, что они сами собой разумеются. Что ни ты, ни твои подчиненные в кошмарном сне не представят того, что совершенно посторонний человек будет говорить моим голосом!
Вот теперь – появилась растерянность. Капитан, кажется, уже понял, и попросту молчит, но здесь – Камбрия. Говорливые найдутся всегда.
– Как – твоим голосом? Своим голосом они говорили…
– Ты из тех, кто в карауле стоял?
– Я, леди сида.
На этом – вообще ничего, кроме волос до плеч, усов до подбородка да подвязанных ремешком коротких штанов. Рубахи нет, ноги босы. Почему нет? Тепло, палубу постоянно драят. Если и было что с собой в мешке или сундучке – пропало с кораблем. Осталось – могучие плечи и крепкие икры гребца, ясный лоб без морщинки. И – взгляд. Собака наоборот: «ничего не понимаю, но за словом в карман не лезу».
– Свои у них были голоса? Не мой? Не капитана? Ни слова тайного не говорили, ни грамоты не показывали с подписью и пальцем?
Качание головой. Спокойное:– Нет. Зачем? Я их узнал, правильные люди… И почему не погнались?
Он не спрашивал, просто недоумевал.– Правильные. Известные на реке. Отлично!
Немайн обошла моряка кругом. Да, и со спины вид рельефный, а уж когда шею поворачивает… Помотала головой. К делу, голубушка, к делу. Ни дать, ни взять, Екатерина Вторая к гвардейцу присматривается.
– И какое отношение имеет известность на реке к праву говорить моим голосом? Кстати, бывший капитан, вопрос и к тебе.
– Почему бывший?
– Командовать тебе уже нечем. Значит, вопрос – кто имеет право отдавать тебе приказы? Я. А прочей команде? Я и ты. Так почему какой–то известный на реке тип говорит от моего имени, и вы ему верите?
– Он не говорил от твоего имени, – сказал караульный, – он говорил, что ты купила груз.
– То есть передавал мои слова. Или, если я ему молча сунула деньги – действия. Отвечайте: имел ли поджигатель право взять мои слова или действия?
Караульный моргнул. Еще раз.– Он не брал. Он сам сказал, своими словами. Басом!
– А почему ты его послушал? Или любой известный на реке человек может у тебя…
Немайн замолчала. Что можно взять с человека, у которого ничего, кроме штанов, нет? Да и штаны короткие. Вот!
– …ремень из штанов выдернуть и себе забрать?
– Так если бы забрать… А то же принес!
– Лучше бы чего забрал… – сказала Немайн. – Верно?
Вздохнула. Тем тяжелым, безнадежным вздохом, который жители Кер–Сиди переводят одним словом: «Убытки!» Корабль на нож – мена неравноценная.
До некоторых, кажется, дошло. Кто–то кивнул. Уши уловили несколько «Да», «Так», «Верно». Маловато, но сида запомнила – кто это сказал. Что ж, у этих людей будет шанс получить место на следующем корабле.
– Для того, – сообщила Немайн, – и существует такая штука, как устав. К примеру, римский устав гарнизонной службы, которым некоторые пользуются на суше… и отчего–то забывают, стоит ступить шаг на воду. А устав писан кровью, пожарами и прочими неприятностями, которые кто–то испытал до вас. Так что с сегодняшнего дня мои люди на реке будут служить, как на суше, и торговые – как военные. Кто позабыл, как это делается – не беспокойтесь. Вспомните. В Кер–Сиди, на Марсовом поле центурион вколотит. На этом – закончено. До свидания, добрые люди…
Опустила взгляд на руки, сжимающие улику. Дернула обоими ушами разом.– Железо – дрянь. Не моя сталь…
Бросила наземь. Повернулась, зашагала к собственно «Голове». За ней потянулась дружина. Послышались незлые насмешки над ополчением, что забывает службу за полстражи после учения… Не то, что рыцари: всегда верны, всегда наготове! Морякам понятно – случись наоборот, и обратись сидово неудовольствие на дружину, сами бы не преминули подколоть рыцарство. Непонятно было другое: в чем оконфузились–то? Кто знал, что на мирной речке Туи нужно служить, как в походе или на страже стен?
Так задумались, что лишь один вспомнил о насущном и заорал в спину уходящей сиде:
– А жалованье?!
Немайн развернулась – вдруг, на месте, всем телом. Стало даже чуть страшно: люди так не могут. На лице заиграла улыбка. Ласковая. Почти…
– За то, что вы отслужили до пожара, все выплачу, за каждый день, за каждую вахту, и за тушение пожара тоже.
– Так это… а потом? Мы ведь не на срок наняты, а в кормление… Непрерывное!
Улыбка превратилась в оскал, показались клыки.