Они привыкли торговаться с продавцом. Но как торговаться с той, у которой весь товар? Теперь они стояли, слушали, и возмущались. Немайн сидела на пирамиде, голова горделиво откинута назад. Как будто и не интересно слушать, как Элейн выбивает из иноземцев золотую пыль.

– Я не торгуюсь, – сказала Элейн, – потому как хозяйка товара предлагает разумную цену. На ткани. Пряжу, лен‑сырец и шерсть – не продает. Приезжайте весной – за тканями.

– Нет в Диведе столько ткачих!

– Это моя проблема, не так ли? И это товар леди Немайн.

– Ну и пусть сидит на своем товаре!

Толпа качнулась к византийскому ряду. Но греки за ночь оставили позицию, незаметно сдав ее бравым ребятам клана Вилис‑Кэдманов. Так цены на шелк выросли ровно настолько же. И если, подождав месяц, можно было надеяться взять лен на ярмарках в других городах Камбрии, то шелк и специи ближе шестисот миль купить было негде. Негоциатор Сикамб не лгал, когда говорил, что он единственный византиец, заплывающий так далеко на север.

Сказалось и несовершенство парусных судов того времени. Плыть в Испанию не меньше двух недель. При крайнем везении. А при невезении и все пять. Приходилось сравнивать риск с новыми ценами.

Из двух зол выбрали третье – обратились в суд. Специальный, ярмарочный. Король в экономику, по традиции, не лез. Решались торговые споры – по неписаному обычаю, по церковному закону да по волению судей. Заседавших непрерывно на возвышении вроде эшафота. Процедура оказалась простой: истцы покричали о своей обиде, и представитель короля в суде, сэр Эдгар, временный комендант, ставший постоянным, немедленно послал стражу за ответчиками. Пришлось Немайн слезть со своего трона, и – аккуратными семенящими шажочками, глядя под ноги – явиться пред очи высокого присутствия. Вместе с Дэффидом и Элейн.

Епископ Теодор, для разнообразия, выглядел именно епископом. В бело‑золотых ризах и высокой митре он сошел бы и за Папу Римского. Собственно, он и был сам себе и папа, и патриарх – и только соборы были ему указка. Больше никому ирландские епископы не подчинялись. Итак, Теодор разоделся, как для рождественской службы, вид имел торжественный, важный, и слегка рассеянный. Причиной послужил переписанный Эйлет экземпляр валлийского Евангелия от Луки, преподнесенный ему поутру. В результате главный судья занялся скрупулезнейшим вывериванием текста, и мирские обязанности практически игнорировал, превратившись из представителя церкви в кивателя головой. Второй судья, сэр Эдгар, предвкушал пополнение гарнизона выздоровевшей сидой и рисовал в голове тактические схемы: применение силы Немайн с башни, со стен, из под прикрытия щитоносцев… Его можно было понять – не каждому поколению генералов доводится приветствовать новый род войск! Будучи человеком справедливым, мог судить и не в пользу сиды. В случае явного и четко доказанного нарушения писаных законов. Которыми в городе служило старое римское наставление по крепостной службе. Толковая вещь, твердить которую после набега в ополчении заставляли каждого и каждую, включая больных и увечных. В наставлении много слов было посвящено снабжению, кое‑что – дележке добычи и ничего – регулированию рынка.

Третье осталось свободным, ибо принадлежало голове гильдии ткачей, достопочтенной Элейн, оказавшейся ответчицей. На суд она явилась с младенцем, подвешенным через плечо. Сида старательно смотрела в другую сторону.

– Прошу стороны изложить дело, – возласил епископ, оторвавшись от пухлой тетради. Пока он не нашел в переводе огрехов. И это радовало. Конечно, именно Ирландия несла в этот век пламя веры окрестным народам, не Рим и не Константинополь. Но этот светоч был запален лучиной из Уэльса. И уже поэтому валлийцы заслуживали права читать Библию и служить на родном языке…

Выборные от иноземных купцов немедленно обвинили сиду в скупке. Элейн пожала плечами. Для нее скупка означала гарантированный сбыт товара. Зато епископ Теодор обеспокоился, спросил, давно ли Немайн исповедовалась, и вообще – как саксонский угол соотносится с ее проповедями против ростовщичества. Совершенно, по его скромному мнению, справедливыми. "Саксонским углом" успели окрестить корнер. Из‑за английского термина, запущенного Немайн.

– Ростовщик торгует временем, которое создано Господом. Это грех. Я торгую тканью, которая создана людьми. Привилегию гильдии не нарушаю, хлеб у ткачей не отбираю, наоборот, даю гарантию. Это не грех. Сырой же шерстью и сырым льном торговать не совсем хорошо. Не прямой грех, но сомнительно, ибо плоды тварей Господних и земли, а не человеческих рук. Лучше сделать из них ткани, и дать этим пищу и достаток людям той страны, земля которой родит это чудо.

– О тканях. Какую цену считает справедливой гильдия? – спросил сэр Эдгар.

– Выставленную Немайн, и ни оболом меньше.

– Какую цену считают справедливой покупатели?

– На прошлой ярмарке было на треть больше, но никто не жаловался, – заметил епископ. – Давайте посмотрим, что у нынешней цены внутри, и правда ли, что Немайн Шайло вздумала неправедно обогатиться. Во сколько оценили свой труд ткачи?

Спасибо Элейн – уж она‑то знала, как ограничивают цены. Спасибо Дэффиду, который заставил все пересчитать любимые валлийцами трижды три раза… Клирику оставалось набрать побольше воздуха – заживающий ушиб не забыл о себе напомнить – и начать разъяснять структуру цены.

– …Таким образом, торговая надбавка составляет сто тридцать три тысячных всей цены, но одна пятнадцатая, или шестьдесят шесть тысячных идут в уплату гильдии за реализацию товара. В результате мой заработок составляет шестьдесят семь тысячных цены…