Шрифт:
Средневековые обычаи крепко били по торговой надбавке. «Божескими» считались те, что не превышали восьми процентов. Исключая налог. А поскольку гильдейская привилегия ткачам была дарована римскими императорами, дополнительная плата за их услуги и получалась налогом. Имперским налогом, выданным в откуп. Обычное дело… Сида замолчала, ожидая поддержки, но епископ Теодор не успокоился.
– А пряжа?! – горестно возопил он. – Сие есть плод трудов человеческих, но ты не продаешь его заморским купцам ни по какой цене – ни по разумной, ни по безбожной!
– А она в большей степени продукт животных и растений или человеческого труда?
– Сразу видно, что ты никогда не сиживала за веретеном, дочь моя.
– То есть я не права? – пряжу Клирик изначально отнес с «серой» зоне. Что ж, репутация ярмарочного суда Кер‑Мирддина тоже неплохое достояние.
– Не совсем. В ней меньше труда, чем в ткани. Поэтому, если есть свободные руки, готовые кормиться ткачеством, продавать пряжу иноземцам и верно, грех. Но сейчас пряжи избыток, а потому продай ее этим людям по достойной цене. Не слишком высокой.
– Хорошо, преосвященный Теодор. По той, что купила, плюс плата за хранение.
Сэр Эдгар немедленно согласился, что плата за хранение обязательна. Уж он‑то знал, какой геморрой охрана складов.
Этой победой – допустимым уровнем уступок – иноземцам пришлось удовлетвориться. Когда они, ободреные успехом, попытались на тех же условиях отсудить сырые лен и шерсть, Немайн уперлась и обосновала высокую потребность в сырье византийским контрактом. Пришлось купцам развязывать мошну. Тем более, что стружку с них сняли тонкую. Торг был закончен, настало время подсластить сделки. Разумеется, в "Голове Грифона".
И, разумеется, центральной фигурой оказался сэр Кэррадок. Клирик ожидал помеси рыцарского романа с охотничьими байками – но ошибся. Рыцарь словно докладывал результаты разведки.
– Злые фэйри совсем распоясались, – вещал он, сквозь шапку пены разглядывая Немайн, – но благодаря твоей грамоте на моей стороне была сила светлых! Иначе не знаю, что бы со мной и было. По хуторам стоит плач и жалобы на воровство. Жестокие шутки фэйри шутили и прежде – но никогда не воровали такого количества вещей. Причем тащат буквально все, что плохо лежит. Что лежит хорошо, перекладывают и тоже уносят. Слухи указывают на дубовую рощу, ту, в которой стоял камень друидов. Я ездил туда, и убедился, что слухи не врут. Видел красные куртки – рыжие, посветлее нашей сиды, – ходят по двое или трое. На одну из пар напал – Бог отвел их чары, и одного удалось поразить стрелой. Как он выл! Четыре стрелы я пустил мимо – вы знаете, как я стреляю! Впрочем, эти фэйри, и правда, ловкие и верткие, они смогли затеряться в чащобе. Из которой полетели стрелы. Било лучников пять или шесть из‑за деревьев, и я счел за благо отступить. Одна из стрел застряла в луке седла, еще одну поймал щитом. Вот они.
Кэррадок выложил на стол две стрелы. Поверх столкнулись лбы любопытствующих. Бронза!
– Силы зла не могут прикасаться к холодному железу, – задумчиво произнес кто‑то.
Выходило, что рыцарь не врет. Повеяло мистикой, но Клирик припомнил ктулху фтхагн, случившийся в первую уэльскую ночь. Бронзовые наконечники… Кто‑то переводит медь, только и всего! Интересно, зачем?
А приключения рыцаря обсуждали. Четко, по деловому.– Похоже на гвиллионов, только от гор далековато.
– Ноги у них человеческие были, не козьи?
– Вполне людские. Один, когда от меня драпал, подошву потерял.
– Может, хогмены озверели? Или это ребята Гвина? А, Немайн? Уж ты‑то их знаешь!
Клирик изобразил раздумье.– Золотое или серебряное шитье на куртках было? Дружина Гвина – франты! Да и воровать не по их нраву. Вот запалить фермы – это да!
– Не подходят…
– И слава Богу. От этих‑то ни железо, ни крест не спасут.
– Но чтобы хогмены – и ни с чего, без предупреждения?!
– А что говорят патрули?
– Патрули с ними не связываются. Их дело разбойники‑люди. Разбойники‑фэйри им не по зубам. Никто даже королю не жалуется – нет смысла!
– Значит, гвиллионы!
– Закончится ярмарка, займемся! Если монахов не хватит, у нас теперь есть Немайн!
Вот так, и никак иначе. Пиво сиды сразу стало горчить и перестало лезть внутрь. Пришлось отставить кружку. На войну не хотелось. Хотелось жить. Остаток вечера Немайн мрачно пялилась в огонь. Клирик раз за разом напоминал себе: жизнь без приключений – это можно. Назваться озерной, выйти замуж за крепкого фермера. Пасти овец, прясть да ткать, да мужу не перечить. Всем, кому такое не нравится, дорога в средние века одна. "В огонь уходит полк друзья, в огонь уходит полк!" Ручное пламя в камине согласно трещало.
Кэррадок сидел, пока прочие посетители не разошлись.– Спасибо, леди Немайн, – сказал на прощание, – что спасла меня.
– Ты об этой глупой грамоте?!
– Не только. Меня там, у рощи, взяли в перекрестку два десятка луков. А не пять, как я сказал. Меня спасло чудо. Но я не хотел ни лгать, ни признать, что от страха забыл имя Пречистой Девы. Я помнил только тебя и молился тебе…
Отвесил поясной поклон и шагнул в ночь. Туда же мелькнула от окна неизвестная тень. Михаил Сикамб был прав – шила в мешке не утаишь. Особенно если живешь в трактире. Особенно, если на тебя собирает материалы церковный суд.