От пельменей шёл аппетитный аромат. Миша давно проснулся. Его разбудили громкие разговоры соседей на общей общежитской кухне и гомон снующих в общем коридоре ребятни, просыпающихся ни свет, ни заря в выходные дни.

– Кстати, ты принёс костюм? Его сегодня потребует наш режиссёр. Мне хотелось бы, чтобы он был в целости и сохранности.

– Доброе утро! Принёс. Вот он на кресле прикрытый пледом лежит. Не переживай, всё в порядке.

Он улыбнулся сестре. Она иногда давала ему костюмы из их театральной костюмерки, где работала… Ах, нет. Ведь в театре не работают, а как это там у них… э-э-э… служила. Да, да, служила актрисой. Точно… Странно. Ведь и он служит. Но его служба на тысячу порядков отличается от её служения. Слово одно, а значений… и направлений …

Разговаривая с братом, Света уже накрыла на большом круглом столе, стоявшем в углу их небольшой комнаты завтрак.

– Марш умываться! – скомандовала она.

«Я вытащил свой сотовый из кармана или нет? Потом расспросов не оберёшься: «Для чего тебе такой «ископаемый» телефон, когда у тебя есть айфон»!». Да для того… Именно так они договорились общаться со своим шефом Николаем Ивановичем, у которого был аналогичный агрегат. Два номера, о которых никто кроме их двоих не знал.

Он подошёл к креслу якобы для того, чтобы сложить плед и незаметно проверил потайной карман в костюме. «Уф, выложил. Вопросов не будет». Взяв полотенце отправился в умывалку по общему коридору по которому носилась ребятня. Мальчишки важно подходили к нему и жали, здороваясь, его руку. Он у них пользовался уважением, для всех соседей он был военным, служащим в находящейся за городом части.

– Свет, как ты думаешь, – решил он спросить сестру, когда уже они вдвоём сели за стол. – может ли человек быть законченным негодяем, преступником, если даёт незнакомой старушке двадцать тысяч рублей?

– Не знаю, Миша. Всё может быть. А почему он так поступил, не знаешь?

– В смысле? Поступил плохо или поступил хорошо? – он с удовольствием уплетал вкусные пельмени.

– В обоих случаях. На всё должна быть причина, – Света ещё подложила ему порцию пельменей и посыпала их свежим укропом.

– Это понятно. В плохом, наверное, хотел «бабок» побольше срубить, а вот в хорошем… Не знаю.

– Да… «Люди гибнут за металл». Страшно, да? Несправедливо. Глупо.

– Ладно, давай не о нём, а о тебе. Как дела в театре? Опять «Кушать подано, барыня».

– Нет. Положительная динамика. Но я хочу сходить на кастинг на студию. Если не получится, я уж точно из-за металла гибнуть не собираюсь. Но нам с тобой за комнату платить надо, да и куртка тебе новая тёплая нужна. В костюме «Золотой рыбки» не проходишь, правда?

– А что, можно. Он кстати, очень тёпленький изнутри. Правда я на куртку его надевал.

Они с сестрой расхохотались, представив, как он поедет в метро в этом экстравагантном костюме, задевая своими яркими плавниками соседей по вагону.

***

Такс… Немного кремика… Вот так, хорошо… Упс! Сколько тут морщинок! Ничего, подтянем, вытянем, разгладим… Утюгом, что ли? Ничего! Главное – это блеск в глазах, задор в сердце! Очень хорошо, что глазки не искусственные и сердце настоящее. Вставные зубы – это прекрасно! Парика нет, тоже радует. Ноги, руки свои, натуральные! Главное – это чувствовать себя молодой, а мнение окружающих со временем приложиться! Но иногда хочется, чтобы они эту «молодость» тоже замечали.

Валентина Георгиевна стояла в просторной прихожей и придирчиво -насмешливо рассматривала себя в зеркале в старинной оправе. Это зеркало они нечаянно обрели при покупке дома, когда разбирали старый хлам в сарае, оставшийся от прежних хозяев. Сначала хотела его выбросить, но оно очень понравилось дочерям, вот и пришлось его оставить. Старшая дочь отмыла, почистила, покрыла лаком старую раму и украсила её бусинами. Теперь невозможно было узнать в этой красоте прежнюю старую рухлядь. Теперь висит в прихожей и радует глаз.

Валентина Георгиевна подошла к окну. Сегодня пошёл первый снег. Декабрь, а как будто осень. Сыро и слякотно. Белое, пушистое, нежное покрывало уже спрятало грязные дорожки и палисадник. Ей вдруг захотелось прогуляться под снегом по двору. Это была её первая зима в новом доме. Быстро одевшись, она вышла во двор.

***

Проработав более тридцати лет в школе, Валентина Григорьевна вдруг поняла, что уже вполне достаточно «посеяла доброго и светлого в души детей», и пора позаботиться о себе. Однажды, случайно встретившись на улице со знакомой, которая ей рассказала о своей приятельнице, бывшей учительнице, проработавшей много лет в школе, а теперь ходит с трясущимися руками и головой. Это заставило её серьёзно призадуматься. Работа, конечно, любимая, малооплачиваемая, много нервов и сил забираемая. И решилась. Выпустив детей в старшие классы, написала заявление и уволилась. Спокойно, без помпезности ушла на пенсию. Сколько лет проработала в школе, и… Здравствуй, пенсия! Здравствуй, средний прожиточный минимум!

Сначала было приятно и легко. Просто как отпуск. Потом…

Её родные дети выросли и разъехались. Когда-то очень большая семья сократилась в пять раз. Вернее, не сократилась, а наоборот, увеличилась. Дочери вышли замуж, сыновья женились и покинули родной дом. Сократилось число жильцов в её квартире. Но ничего трагичного в этом не было. Все её дети обрели личное счастье, часто приезжали к ней, звонили по телефону. Наконец, наступило долгожданное спокойствие.

Вечера проходили тихо и мирно, никаких тревожных мыслей, никаких подготовок к педсоветам, урокам, родительским собраниям. Можно было почитать книги, посмотреть интересные фильмы, в основном детективы, но не кровавые. Телепередачи она не любила. Они для неё все были не естественными, а постановочными, банальными и глупыми. Жизнью, так называемых звёзд, она не интересовалась. Для неё они были простыми людьми, попавшими случайно или по собственной воле в ловушку славы, известности. Люди как люди.