— Дядь Коль, ты решил меня отравить? Да этим таблеткам лет пятьдесят, — возмутился я, когда прочёл на коробке: Министерство Здравоохранения СССР.

Помню, таблетки в подобных коробках были у бабушки. И было это, когда я сам был ребёнком.

— Каких пятьдесят лет? Только в этом году аптечки во всех совхозных машинах обновляли и мою Танюшу стороной не обошли. Да к тому же чего с ними будет, это же таблетки, а не колбаса. Ты давай, выпей одну.

Я с недоверием посмотрел сперва на дядю Колю, а потом снова на коробку цитрамона, на которой внизу было написано Главхимфармпром.

— Дядь Коль, а какой сейчас год? — спросил я, вообще не понимая, что происходит. И почему он называет меня Серёгой?

— Э, не Серёга, так дело не пойдёт. Похоже, головой ты знатно приложился. Нужно тебя срочно врачам показать. Придётся Вале всё же рассказать она здесь единственный нормальный медик. Вот же дура баба! Попросила собственного сына припугнуть, чтобы он забыл о желании поступать в лётное и пошёл в радио институт.

И чего он такого несёт? Какой ещё радио институт? А Валя, про которую он говорит это, должно быть, мама. Она у меня главврач первой детской поликлиники. Так, стоять! Ничего не понимаю... какая Валя? В памяти всплыл образ строгой женщины в медицинском халате, химией на русых волосах и приметной родинкой под левым глазом. Сразу после этого меня снова накрыли воспоминания. На этот раз боли я не чувствовал. Зато начало постепенно появляться понимание.

— Нормально со мной всё. Говорю же. Сам встать могу.

Тело много где саднило, а спина отдавала глухой болью в районе поясницы, но это не помешало мне подняться на ноги и показать дяде Коле, что мои слова непустой звук. Я пару раз присел, наклонился и даже пробежался на месте. За исключением головной боли и саднящих царапин, больше ничего не беспокоило. Спина прошла после первой пары приседаний.

— Вот видишь. — сказал я дяде Коли, который был готов в любую секунду бросится мне на помощь. Всё же мужик не верил, что падение, даже с небольшой высоты может так легко обойтись. Да я бы и сам не поверил, окажись на его месте. — Всё у меня нормально. Таблетка уже начала действовать, так что даже голова почти не болит. Так какой сейчас год?

— Семьдесят восьмой. Как зовут твою маму?

— Валя.

— В какой школе учишься?

— В тридцать четвёртой. Заканчиваю в этом году. Осталось всего два экзамена сдать. Математику во вторник двадцатого июня и английский в пятницу двадцать третьего июня.

— А сегодня какой день?

— Пятница. Шестнадцатое июня.

— Как зовут твою кошку?

— Да нет у меня никаких кошек. Аллергия у мамы на их шерсть. Дядь Коль, может хватит ерундой заниматься? Где там твой конёк-горбунок стоит? Полетели уже обратно.

— Откуда ты знаешь, это прозвище МИ-2? — удивился дядя Коля, даже забыв, о моём допросе.

— Ну а как ещё его назвать? Конёк-горбунок он и есть.

А ещё МИ-2 называют: «Бабочка», "Авиамоль","Двойка","Малышка","Головастик«. Но мне больше всего нравится прозвище «Конёк-горбунок». Оно лучше всего передавало суть этого вертолёта. Такой же маленький и горбатый.

— Всё же тебя обязательно нужно показать врачу. — с задумчивым видом произнёс дядя Коля и затем махнул мне идти за ним.

Я же ещё раз посмотрел наверх, сквозь поломанные еловые ветки виднелось чистое небо. Интересно, кто решил дать мне второй шанс и сделать лесником(парашютист, приземлившийся на дерево)? А для каких целей я уже ни капли не сомневался. Память Серёги быстро входила в симбиоз с моей. В своё время я прекрасно знал человека по имени Фомин Сергей Михайлович. Именно он занял моё место на том транспортнике, что разбился в Афганистане.

Выходит, что это не ад, пока ещё не ад. А всего лишь чистилище, в котором я должен исправить допущенную ошибку. Раз так, то я обязательно это сделаю.

Где стоит Конёк-горбунок, было прекрасно слышно. И когда я вышел из небольшого, но густого подлеска, увидел вертолёт грязно-жёлтого цвета с закреплёнными по бокам цистернами для опрыскивания, которые закрывали его номер. Вертолёт работал на холостых и поэтому, как только мы сели, тут же поднялись в воздух.

Второй гарнитуры в вертолёте не было, поэтому возможности общаться у нас не имелось. Да и мне, как-то сейчас совершенно не хотелось этого.

Стоило мне только оказаться в вертолёте и сразу же навалилась сонливость, с которой мне удавалось бороться с огромным трудом. Мерный звук винтов действовал на меня лучше любого снотворного. К тому же чужим воспоминаниям нужно было занять своё место. Это было словно установка каких-нибудь программ на компьютер. По-другому я даже не знаю как сказать. Уже сейчас я воспринимал некоторые из полученных воспоминаний, как свои собственные.