От этого зрелища Нуаду замер как вкопанный. Он не в первый раз наблюдал, как клан выступает на войну. За его жизнь аватара Кхаина пробуждалась трижды, и его отец приказывал семейству помочь рукотворному миру в час нужды. Более того, Нуаду много раз сражался вместе с дикими наездниками и терял близких и друзей.

Но на этот раз все выглядело по-другому.

Он увидел одну из стражниц-водителей с плотно собранными на голове белыми волосами, сжимающую на бедре шлем. Нуаду узнал ее — это была его дальняя родственница, которая шла по Пути ремесленника. Говорили, она может стать ученицей одного из величайших ныне живущих костопевцов Сайм-Ханна. Либо умереть уже в следующие сутки, так ничего не добившись и не раскрыв свои творческие таланты.

Нуаду невольно вспомнил слова Иврайны. Вечная душа, заключенная в последовательности телесных оболочек. В юности ему преподавали философию воскрешения и реинкарнации, но он считал ее оторванной от реальной жизни. Вера иннари основывалась на смерти, и возникновение Иннеада поднимало на свет неудобные вопросы о том, что происходило с альдари после кончины. Если тело стражницы умрет, ее душа попадет в путевой камень на доспехах. Если камень удастся забрать, его установят в цепи бесконечности Сайм-Ханна, чтобы питать энергией рукотворный мир и направлять его обитателей… вечно? Маловероятно. Все бытие строилось на цикле, который бесконечно повторялся лишь с незначительными изменениями.

Водитель забралась внутрь «Волнового змея» и уселась в гондолу пилота. Нуаду вспомнил, зачем пришел, и оглядел посадочную зону в поисках Найалла.

— Теперь понятно, от кого у тебя такая безрассудность! — резко кинула Каэлледин, пронесшись мимо Нуаду и едва не двинув его плечом. — Отец уже сел в корабль.

Толпы расступались перед Каэлледин, и Нуаду понял, что непроизвольно заторопился за нею следом.

Иврайна вышла на транзитный путь между основными галереями и нижними причалами для штурмовых кораблей и нашла ждущего ее Мелиниэля. Еще не успев ступить на спусковую платформу, она ощутила напряженность автарха. Внутри вживленного ему в грудь красного Сердца Эльданеша горело крошечное пламя, временами принимающее форму нечеткой руны Каэла Менша Кхаина, Кроваворукого. Сущность бога войны пульсировала в Шепоте, словно далекий рев, стремящийся быть услышанным. Иврайна не представляла, насколько сложно автарху сдерживать впущенного в себя зверя, однако доверяла ему, как никому другому, поскольку тот не раз и не два доказывал самодисциплину и на Пути, и в качестве иннари.

Идти к нему было все равно что разумом приближаться к пышущей жаром домне. Его мощь ощущалась, даже несмотря на то, что в теории она была надежно запертой. До чего странно, что он служил богу мертвых, однако в то же время вновь был связан с покровителем войны. Иврайна предпочитала считать такую двойственность добрым знаком. Как благоволение арлекинов — или некоторых из их театров — представлялось одобрением Смеющегося бога Цегораха, так «усмирение» Осколка Войны, Первой аватары Кхаина, являлось символом поддержки Кроваворукого. Эльдрад предупреждал, чтобы она не строила догадок о замыслах бессмертных по действиям их слуг и пешек, но Открывающая Седьмого Пути не могла избавиться от чувства, будто создает нечто большее, нежели альянс альдари. Если ее народ Переродился, то была ли надежда на возвращение других богов?

— Я разработал альтернативный план атаки, — сообщил автарх Иврайне, когда Дщерь Теней села на скамью напротив. — Он компенсирует невозможность доступа на поверхность через Паутину.

Визарх безмолвно сел позади госпожи, Мелиниэль поерзал и бросил взгляд через плечо, когда платформа заскользила по туннелю, быстро набирая скорость.

— Но у тебя есть сомнения, — заметив его неуверенность, сказала Иврайна.

— Поскольку мы не можем напасть на гробницу из Паутины, нам придется разделить атаку на две фазы. — Автарх проиллюстрировал свое объяснение соответствующим жестом. — Думаю, некронтир уже знают о нашем появлении на орбите, и, хотя они пока не запустили пустотные корабли, мы потеряли элемент неожиданности. Чтобы нас не разбили по частям, мы должны высадиться, перегруппироваться и далее развернуть скоординированный штурм комплекса с целью захвата хранилища.

— Мелиниэль, я доверяю твоему мнению во всех военных вопросах.

— Меня волнуют не иннари, но саймханнцы. — Автарх вздохнул, и в мимолетной паузе Сердце Эльданеша у него в груди ярко сверкнуло, что сопровождалось дрожью энергии гнева в душе Мелиниэля. — Если они будут действовать бездумно, то мы лишимся добытых преимуществ. Этот дикий лорд, Нуаду Огненное Сердце, не кажется мне рассудительным командиром.

— У тебя всегда должна иметься доля порывистых подчиненных, — заявил Визарх. — Учитывай их в своих планах.

Мелиниэль, стиснув зубы от злости, вперился в воина мрачным взглядом.

— Ты бы так же радовался, если бы какая-то конечность не подчинялась тебе? — резко ответил автарх. — Как бы ты тогда сражался?

— Я бы отрубил ее, — просто сказал Визарх. — И позволил бы ее духу идти своей дорогой, пока я иду своей.

— Ты… — Мелиниэль умолк на полуслове и крепко задумался. — Может, ты и прав.

— Если желаешь пустить саймханнцев в расход, подумай над планом еще, — резко произнесла Иврайна, посчитав, будто разгадала его замысел. — Мы наконец-то оставили воспоминание о катастрофе Биель-Тана позади. Я бы не создавала новых поводов для недоверия и не хотела бы вызывать явную недоброжелательность рукотворных миров. Нам нужно показать, что мы трудимся во благо всех альдари, а не только тех, кто решил следовать за мной.

— Ты не так меня поняла. — Автарх прищурился. — Во мне сроду не было той безжалостности, какую ты подозреваешь. Я думаю, «Крусибаэль» нивелировал те ценности, которые ты усвоила в бытность азурианкой.

— Что это — забытые ценности или скинутые оковы? — отозвался Визарх. — Когда ты впускаешь внутрь себя силу, думаешь, ее заботит, куда падает клинок?

Мелиниэль поджал губы и снова поерзал. Он отвел взгляд, когда платформа замедлилась и с вертикальной траектории плавно перешла на горизонтальную, приближаясь к причалам для истребителей.