Приоткрыв калитку, я вошёл во двор и направился к высокому крыльцу. Дёрнулась ситцевая занавеска — моё появление заметили.

Я не успел подойти к двери, как та распахнулась, на пороге появилась высокая фигура, облачённая в ватные штаны и фуфайку, накинутую поверх нательной рубахи.

Я сразу узнал по описанию Пестрецова.

— Тебе чего? — с неприязнью в голосе поинтересовался он.

Незваных гостей тут не привечали.

— Быстров, уголовный розыск. — представился я. — Что-то вы неприветливы, Пестрецов…

— Извините, товарищ Быстров. Не признал вас. Заходите внутрь, согреетесь.

Я с удовольствием вошёл в натопленную избу.

— Чайку? — предложил старший надзиратель. — Я как раз почаёвничать решил.

— А давайте! — легко согласился я.

Пестрецов захлопотал, завозился с чайником, поставил на стол два стеклянных стакана в подстаканниках, высыпал в плошку горсть сушек и несколько слипшихся конфет.

— Чем богаты, товарищ Быстров!

Держался он на удивление спокойно, ничем не выдавая возможную причастность к убийству Кузнецова. Не верилось, что этот человек мог пойти на такое. И всё же я был обязан проверить всё. Преступники, у которых на лбу приклеена записка со словом «убийца», до сих пор мне не попадались на жизненном пути.

Хозяин нарочно не затевал разговор первым, ждал, когда я сам сообщу, по какому вопросу к нему пожаловал. Преспокойнейшим образом отхлёбывал обжигающий чай из стакана, ломал в ладони сушки и неторопливо отправлял их в рот.

Я отвечал ему тем же и продолжал сидеть с загадочным видом, не проронив ни слова.

Идиллия продолжалась до того момента, пока мы не допили чай. Заончив с ним, ч отставил стакан, внимательно посмотрел на Пестрецова и бесстрастным тоном спросил:

— Ты зачем Кузнецова убил?

И тут же последовал неожиданный ответ на мой вопрос — кулак старшего надзирателя со скоростью и силой пушечного ядра впечатался мне в лицо, заставляя потерять сознание.

Пестрецов оказался прекрасным боксёром, я просто не успел среагировать на его удар, хотя и думал, что подготовился ко всему.

Глава 20

Глава 20

— Папа, вставай! — Голос любимой дочурки Даши я бы узнал из миллиона.

Когда она была маленькой, то любила будить меня утром в выходные. Это даже стало нашим маленьким ритуалом.

Я открывал глаза, улыбался и обнимал её, нежно целуя в макушку. Она доверчиво прижималась ко мне, проводила ладошкой по небритой щеке и смеялась.

Подурачившись, мы собирались и шли на кухню завтракать. Кулинар из меня ещё тот, но за время вдовства я кое-чему научился: пёк толстые, но вкусные блинчики (пальчики оближешь), готовил любимый Дашин омлет, делал горячие бутерброды и варил вполне сносные каши.

Шли года, Даша повзрослела, а потом вышла замуж и стала жить отдельно. Вместе с супругом они взяли квартиру в ипотеку, я помогал им.

Её заливистый смех остался со мной навсегда. Мы были счастливы, насколько это возможно для дочери и отца.

— Папа! Ну проснись же! Ты слышишь меня, папа…

Почему столько тревоги в её голосе? Что случилось с моей дочуркой? Ей нужна помощь? Или мне?

Я сделал судорожный вздох и… вырвался из мира иллюзий и забытья в реальность. Я лежал на спине. На меня с дикой ненавистью глядели выпученные глаза Пестрецова.

Его руки вцепились в моё горло, лицо покраснело, он старательно душил меня и добивался успеха.

Всё вокруг потемнело, изображения распылись и стали нечёткими. Я пытался сопротивляться но не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, тело было ватным, из меня словно выкачали жизненную силу. Из груди вырвался надсадный хрип, язык лез наружу, с каждым вздохом становилось всё хуже и хуже. Ещё немного, и я окончательно задохнусь.

Что самое поганое — умру вот так, по-глупому, не выполнив даже тысячной доли того, что задумал. По идее обида могла придать мне сил, но этого почему-то не случилось. И досадовать можно было только на себя!

Я слабел с каждой секундой и начинал сдаваться. Слишком долго я лежал без сознания, слишком поздно очнулся. Да и вообще, если бы ни этот странный сон, так похожий на явь, с Дашей, мог бы вообще помереть, не приходя в сознание.

А жить мне хотелось до безумия!

Но пока все мои усилия пошли прахом, я не мог совладать с душителем — хоть тресни!

И тут грянул гром, взгляд Пестрецова стал удивлённым, и почти сразу же остекленел, хватка ослабела. Надзиратель качнулся, чтобы упасть на меня.