Шрифт:
Мама, поняв все, не своим, глухим голосом спросила отца, куда он собирается. А отец, захлопнув крышку чемодана, посмотрел маме в глаза и с улыбкой снисходительной и понимающей произнес: "Я полюбил другую женщину". И на минуту, бесконечно долгую минуту в комнате стало очень тихо. А звуки с улицы, до этого почти не слышные, теперь оглушали. Птичье щебетание. Шелест листвы. Визг детей. Рев грузовика. Голоса соседок, проходивших под окнами. Стук закрывшейся двери машины.
Отец посмотрел на часы, подошел к окну, высунулся из него, кивнул и махнул рукой кому-то, видимо, ожидавшему его. Вернулся к чемодану. Долго возился с молнией. Но возился спокойно. И столь же спокойно говорил. Мама должна его отпустить и позволить его счастье. Важнее любви для человека нет ничего. И он не простит себе, если предаст себя и будет продолжать жить с нелюбимой женщиной. Потому что обманывать себя грешно. И уже застегнув молнию, отец сел на чемодан и продолжил говорить. Ровно. Неспешно. Пробуя слова. Подбирая их. Переводя взгляд с меня на маму, застывшую, придавленную его уходом, постаревшую на десять лет за эти полчаса. И эти красивые, высокие, мудрые слова так не вязались с подлостью его поступка, с моим отяжелевшим сердцем, обидой за маму и слезами, жгущими глаза.
Отец поднялся, взял чемодан за ручку и произнес: "Прощаемся. Дочку береги. А ты за мамой присматривай".
А после сцена вышла совершенно чудовищной. Мама била отца. Била по голове. По лицу. По рукам, которыми он пытался защититься. Била нещадно. Отец, оторопев на секунду от напора мамы, схватил чемодан, прижал к груди и потащил его в прихожую. Мама кричала. Отец кричал. Оттолкнув маму, он открыл входную дверь, поставил чемодан на лестничную клетку, гордо выпрямился, расправил рубашку. Помятый. Оскорбленный. С красным пылающим лицом. Отец тяжело дышал. "Стыдно вам должно быть", – сказал он.
Мы увидели ее. Подошла к отцу, пригладила ему рубашку, взяла под руку, беззастенчиво нас разглядывала. Смотрела прямо в глаза. В моей голове никак не могло уложиться, как отец мог выбрать такую женщину. Вся она была вульгарной, высокомерной и надменно-глупой. Короткие рыжие волосы. Густо накрашенные огромные глаза и толстые губы. Цветастое короткое платье и тощие ноги.
Она что-то шепнула отцу, смотря на порог нашей квартиры. Только сейчас мы заметили, что из рванного кармана рубашки отца выпали украшения. Мама подняла их, брезгливо бросила отцу под ноги и хлопнула входной дверью.
Отец забыл о нас тотчас же, как уехал. Слухи о нем до нас доходили. Устроился в соседнем городе. Образцовый отец семейства. Любил жену, воспитывал ее дочь. Звал "своей звездочкой". Учил вместе с ней уроки. Помогал готовиться к экзаменам для поступления в университет. Растил ее детей как родных внуков.
Твое предательство, папа, ранило в самое сердце. Сломало что-то внутри. Я всегда гордилась тобой. Хотела быть на тебя похожей. Такой же умной, начитанной. Как и ты знать ответы на все вопросы.
Старый предатель. Ты же не позвонил ни разу. Ни когда я школу закончила. Ни когда замуж вышла. Ни когда Катю родила. Тебя рядом не было. Когда мне так трудно было. Когда ночами не спала.
Ваша с мамой семейная жизнь не всегда была гладкой. А у кого-то бывает иначе? Вы были столь непохожи. Но мне всегда казалось, что именно этим вы и были интересны друг другу. Иногда ссорились. Но со всеми трудностями всегда справлялись вместе. Не замечала я изменений и в наших семейных привычках. Все ровно. Как и обычно.
Папа, ты правда полюбил такую женщину? Давно ли ты с ней знаком? Как с такой легкостью можно уйти и ни разу не вспомнить о маме и обо мне? Чем твоя новая семья лучше нас? Чем твоя звездочка, совершенно чужой ребенок, лучше меня? Чем ее дети лучше моей девочки? Красивее? Умнее? Они же чужие тебе совсем.
Минуты нежности к маме и ко мне, твои шутки и колкие замечания, забота о нас, гордость за меня – все выходит обман? Все это было ненастоящим, так получается? Ты обманывал нас годами? Но что тебе сейчас до нас с мамой? Что тебе до наших чувств, когда у тебя все так ладно устроилось.
Тем же вечером мы говорили с мамой. Долго. Открыто. Честно. Думая, как нам жить дальше. И больше твое имя старались не упоминать. Но переживали мы тяжело. Старались не оставлять друг друга в одиночестве. И не всегда нужно было о чем-то говорить. Даже молчаливое присутствие, ободряющий и понимающий взгляд, объятие дарили поддержку. В нашем отношении друг к другу стало больше предупредительности и заботы. И эти по-простому хорошие, по-простому теплые моменты в такие трудные минуты ценятся особенно, ценятся еще больше.
Федя с мягкой деликатностью спросил о тебе. Но то же лишь раз. Я небрежно отмахнулась, фыркнула, прося не спрашивать глупостей. Безразличен нам старый предатель. Воздастся ему и его новой семье за подлость. Воздастся им за то, как обошлись с нами. Такого семейного счастья получат, что вынести не смогут.
Вслед вспомнился другой день. Я с отцом на сколотом крылечке подъезда поздним весенним душистым вечером. Папа курил, обняв меня за плечи. А я, прижавшись к нему, слушала, как он рассказывал о молодости, университете, однокурсниках, как шутливо задирал соседей, проходивших мимо нас в сырую темень подъезда. Вглядывалась в звездное небо. И была счастлива от того, что так много имела: отца, маму, Федьку и предчувствие моего будущего, обещавшего большие возможности и непременное счастье.