Брус припотел. Ему очень не хотелось, чтобы его голова вместе с шапкой убежала с плеч от прапорского подзатыльника.

– Всё, товарищ прапорщик! Теперь только на «Плей» нажать.

– Ну ты погоди, дай я им ъасскажу хоть. Итак, товаъищи солдаты. Ваши мамы пъоявили матеъинскую инициативу и пъислали мне видеопоздъавления для вас. С наступающим и всем пъочим. Ъядовой Бъус всё это дело смонтиъовал так, как только он это умеет… Охуительно ведь смонтиъовал, ъядовой Бъус?

– Так точно, товарищ прапорщик. Хорошо смонтировал.

– Ну вот, значит, Бъус пикчеъз пъедставляет. Надеюсь, никто не пъотив, если ужин сегодня немного задеъжится?

– Никак нет! – ответили мы.

– Вот и хоъошо. Включай.

Брус включил. Каждый бритый затылок в строю, видя поздравление в свою честь, чуть вздрагивал и вертелся, как бы стараясь не утонуть в сантиментах и не захлебнуться ими. Была там и моя мать, и я наконец понял, про какое видео она пыталась мне втолковать. Все матери были там. Все, кроме матери Батонова, которой не было в принципе. Ни матери, ни отца, ни бабушек с дедушками, ни братьев, ни сестёр, ни дядь, ни тёть – никого.

– Твоя мамка чтоль? – хмуро спрашивал Батонов Тихонцева.

– Ага, – отвечал Тихонцев, не отрывая взгляда от экрана.

– М-м. Ну ничё. Нормальная.

А потом мы стали ужинать.

На следующий день прапорщик Совин сменил прапорщика Грешина на посту ответственного. Совин и должен был встретить с нами Новый год. Всю первую половину дня он напрягал нас всякой горькой ерундой, чтобы праздник показался нам слаще. Ближе к вечеру мы расставили на ЦП столы.

– Ты, кстати, знаешь, что ЦП на сленге задротов в интернете – это «Чилдрен Порн» или как-то так, – сказал какой-то толстяк, с которым я тащил стол.

– Тащи давай, не пизди!

В общем, мы расставили на центральном проходе столы и накрыли их скатертями. После этого нас вывели на плац, чтобы ещё немножко вымотать строевой. Последний раз в этом году.

– Раз! Раз! Раз два три! – считал Анукаев, – ПРЯМО!

«Хтрум-хтрум-хтрум!»

– ПРЯМО!

«Хтрум-хтрум-хтрум!»

– От-т заебца!

Потом мы долго, долго курили. Сигарет к тому моменту у нас было в обрез. Запасы, привезённые из дома, у большинства ребят закончились. Остались они только у тех, кто приехал в часть аккурат перед Новым годом. То был третий взвод: чуваки, которых отловили на улицах столицы, кажется, в самый последний день призыва и привезли сюда. Среди них был один любопытный персонаж – рядовой Мюллер. Мюллер был маленьким, толстым пивным человечком. Казалось, до армии он владел небольшим заводом, на котором он гнал свой нажористый Мюллербрау и продавал его по бросовой цене лучшим барам столицы. Мюллер был чрезвычайно запаслив. Он тащил в свои карманы всё хоть мало-мальски ценное, до чего дотрагивались его маленькие, надутые жирцом ручки. Сигаретами он тоже запасся впрок. Вчера он попросил у Грешина разрешения взять из своей сумки целый блок:

– Та-щ прапорщик, разрешите обратиться из строя, рядовой Мюллер!

– Ну?

– Разрешите не пачку взять, а блок, та-щ прапорщик.

Грешин даже как-то смутился.

– Ты как волк из «Ну, погоди» куъить собъался, по десять за ъаз?

– Та-щ прапорщик, всем хочу раздать. Вдруг кто угоститься захочет.

Это был третий или четвёртый день Мюллера в части. Он хотел сделать широкий жест, чтобы сразу понравиться сослуживцам. Мы этот жест оценили.

– Хуй с тобой, лови, – ответил Грешин и швырнул блок сигарет Мюллеру в голову.

Радость от халявы быстро сошла на нет: Мюллер курил дешёвую солому, пропитанную жидким никотином. То были самые дешёвые сиги из всех, что можно было купить за деньги. Но, как сказал Батонов, принимая в дар сразу несколько пачек:

– На халяву и хлорка – творог, хэ-хэ-хэх!

И вот, мы курили. Кто-то докуривал остатки своих царских сигареток с мятными и фруктовыми кнопками, а кто-то сосал мюллеровскую шнягу и, в общем-то, тоже чувствовал себя неплохо.

После обеда нас ждала развязка самой главной интриги сегодняшнего дня: кто же встанет в наряд в новогоднюю ночь. Прапорщик Совин зачитал две фамилии, а на третьей остановился.

– А третьим в этой компании я хочу видеть рядового Мюллера. Где он?

– Я!

– Выйти из строя, рядовой Мюллер!

– Есть!

Мюллер вышел. Чудной малый, всё же. Его будто бы нарисовали для мультика, а потом он оказался не нужен, и его выбросило сюда, к нам. Голова его настолько плавно перетекала в плечи, минуя шею, что казалось, будто создать такое способна только рука художника-карикатуриста, но никак не природа, и уж точно не, прости господи, Бог.

Мюллер не понимал, за что ему это, но спросить не решался. Да и не нужно было: Совин прекрасно видел немой вопрос в недовольном выражении его краснощёкого лица-блинца.

– Знаешь, почему я ставлю тебя сегодня в наряд, рядовой Мюллер?

– Никак нет.

– Потому что ты мне не нравишься, рядовой Мюллер. Вижу я в тебе какое-то… Что-то вот такое… Ну, ты понял меня короче, да?

– Так точно, та-щ прапорщик.

– Я буду за тобой следить, рядовой Мюллер, понял? Приглядывать буду. Усёк?

– Так точно, та-щ прапорщик.

– Всё, встать в строй!

– Есть!

Мы не знали и не могли знать, за что Совин невзлюбил Мюллера. Наверное, это был закон природы: Совин был хищником, а Мюллер – очередной полевой мышкой, попавшейся в цепкие когти прапорщика, и ничего уж тут не поделаешь.