Шрифт:
– Чё, пацаны, сколько до дома? – мог ни с того ни с сего спросить Зублин.
– Триста пятьдесят семь, – отвечали мы.
– Уууу!.. А мне вот сто семьдесят.
«Вот это ты классный парень!» – думали на это мы.
– Приду домой – натрахаюююсь!..
«Молодец! Мо-ло-дец!» – думали на это мы.
– А вы ещё здесь будете, прикинь?! То есть погоди… это получается… так, триста пятьдесят на сто семьдесят… бля, чё это будет?..
– Два с чем-то, – подсказывал Анукаев.
– Два с чем-то! Это ещё два с чем-то раза по сто семьдесят им, прикинь?!
«Н-да, тяжела наша доля. Но мы всё равно рады за тебя!» – думали на это мы.
За окнами стоял очередной хмурый декабрьский день. Ветер гнал надутые снегом серые облака и теребил верхушки сосен. Сосны – это всё, что мы видели из окон. Огромный, дремучий сосновый бор, окружавший нас со всех сторон и простиравшийся на долгие, долгие, долгие километры, дни и месяцы. Было тепло. Снег таял, таял, но никак не мог растаять.
В такие моменты все мы становились немножечко Голецкими.
В шесть часов новосуточному наряду пришла пора выходить на плац. Мы и вышли. Там нам надо было построиться фронтом на трибуну. Мы и построились. Потом к нам вышел дежурный по части.
– Здравствуйте, товарищи!
– мЭбу бэЭбу бэбЭбу барабУб – промычал строй, в котором каждый по отдельности говорил: «Здравия желаю, товарищ капитан».
Потом дежурный ходил и осматривал заступающих в наряд. У тех, кто выглядел тупым, он на всякий случай спрашивал обязанности.
– Обязанности знаешь?
– Т-т-так точно, т-т-тащ капитан!..
– Доложи.
– Дневальный по парку обязан… он… осуществляет значит…
– Охуенно! Молодец! Лучший боец галактики! После отбоя придёшь в штаб, доложишь мне лично. Понял?
– Т-т-так точно, т-т-тащ капитан…
Потом этот капитан подошёл к нам. Он посмотрел на нас так, словно нас нет. Потом он посмотрел на Бруса и спросил:
– Свежие?
– Так точно, товарищ капитан, – ответил Брус.
– Обязанности знают?
– Так точно, товарищ капитан.
– Ладно, верю.
Дежурный по части ещё немного походил между шеренгами, после чего строй сомкнулся, и мы прошли по плацу торжественным маршем под стук барабана. Потом ушли в роту, нести службу в новом для нас амплуа.
Дело было нехитрое. Мы условились сменять друг друга на тумбе каждый час. В перерывах мы ходили-бродили по помещениям роты и поддерживали порядок. Или делали вид, что поддерживаем порядок. Ближе к отбою Брус поручил мне заполнить журналы термометрии и инструктажа техники безопасности.
– Альпаков! – сказал он.
– Я! – ответил я.
– Писать умеешь?
– Так точно!
– Хочешь побыть писарем?
Мне понравилось, как это звучит, и я ответил:
– Так точно!
– Тогда заполни эти журналы. Щас покажу, как. Посидишь заодно, покайфуешь.
Кто-то из ребят сменил меня на тумбе, и мы с Брусом уединились в учебном классе, где Брус познакомил меня с интимным процессом заполнения внутренней документации.
– Короче, смотри. Термометрия. Здесь ты пишешь фамилию солдата, напротив неё – температуру. Такую, чтоб была ниже тридцати семи. А рядом – подпись.
– Чья подпись?
– Ответственного по подразделению.
– И чё, мне прям за него расписываться?
– Ну не ему же!
– Понятно.
– Так. Дальше техника безопасности. ТБ. Здесь тоже пишешь фамилию солдата, потом напротив пишешь: «Ознакомлен», – и дальше – подпись.
– Опять ответственного?
– Нет, теперь подпись солдата. Просто черкани что-нибудь, какая разница. А дальше, рядом с подписью солдата, подпись ответственного. Тут ты уже знаешь, что делать.
– Только я по фамилиям всех наших не помню.
– Ничего, я тебе список дам. Вот. Ответственный сегодня сержант Кыш. Его лишний раз лучше не беспокоить. Ну, это так, чтоб ты имел в виду. Своим там тоже передай. Собственно, вот и всё. Вопросы?
– Нет, вопросов нет.
– Тогда сиди, кайфуй. И не торопись особо, умей, так сказать, растянуть удовольствие. А то ты, смотрю, по-бырому всё делаешь. Тут не так надо. Тут как бы чем дольше ты делаешь что-то одно, тем дольше ты не делаешь что-то другое. Понимаешь?
– Кажется, да.
– Ну и хорошо. Ладно, пойду послоняюсь. Если Кыш или из наших кто зайдёт – скажи, мол, я тебя сюда посадил.
– Понял.
– Всё, давай, удачи.
Я заполнял синей ручкой какое-то говно, но ощущал при этом, будто бы приобщаюсь к таинству, объединяющему не только все слои армейской пищевой цепи, но и всю нашу необъятную Родину.
Наряд наш шёл здорово. Да, мы ещё не спали, когда прозвучала команда «Отбой». Мы ходили из помещения в помещение со швабрами и вёдрами и в поте лица драили полы. Но нас это не смущало. Это была плата за чувство собственной особенности и исключительности, которое мы ощутили впервые за всю неделю унификации и приведения к общему знаменателю. Мы могли пойти посрать когда захотим. Могли пойти поссать когда захотим. Могли попить когда захотим. Словом, перед нами открывалась уйма возможностей, недоступных всем прочим.