–  К твоим услугам, СП!
– заорал папа.
– Ты уже проснулся и не плачешь? Что ты сказал?

Папа долго молчал, и Расмус нетерпеливо ожидал продолжения.

–  У фон Ренкена!
– закричал папа, и тут даже Крапинка вся обратилась в слух.
– Никогда ничего подобного не слышал!… Да-да-да, лечу как ракета!

И в кухню он влетел как ракета!

–  У фон Ренкенов кража, серебро исчезло… все барахло!…

Он плеснул в рот глоток горячего, как кипяток, кофе и, обжегшись, завопил:

–  Одни стоны да беды, какой тут кофе, мне надо сейчас же в полицейский участок!

Рванувшись к двери, он на ходу накинул форменную фуражку и, затормозив на миг, стал по стойке «смирно» и отдал честь.

–  Боже, храни короля… Я, может быть, не вернусь домой даже к обеду!

И он исчез, а мама, не успевшая вымолвить ни слова, смотрела ему вслед.

–  Боже, храни короля… ради Патрика Перссона, - произнесла она, покачав головой.

Налив себе кофе, она села рядом с Крапинкой.

–  Бедный барон фон Ренкен, подумать только - все серебро! Я слышала, в коллекции был старинный кувшин, такой красивый, а теперь его, разумеется, тоже украли.

–  Надеюсь, - сказала Крапинка.

–  Что ты такое говоришь?
– удивилась мама.
– Ты надеешься, что кувшин…

Но Крапинка прервала ее:

–  Милая мамочка, у меня аллергия на кувшины… При одном упоминании этого слова у меня пятна по всему телу идут…

Мама удивленно посмотрела на нее, но ничего не сказала.

«У меня тоже аллергия на кувшины, и на похитителей серебра, и на стариков-«тиволистов», и на пухлых Берт», - подумал Расмус. И отправился в школу.

–  Не хотите ли вы, братец Понтус, одолжить у меня пару спичек и подпереть ими веки?
– поинтересовался магистр Фрёберг на уроке математики.
– Вы, братец Понтус, явно плохо спали ночью, у вас глаза закрываются!

–  Да-а, - правдиво ответил Понтус.

Расмус стоял у черной доски, сражаясь с цифрами. Он чувствовал, что ему тоже может понадобиться парочка спичек. Весь день он был такой сонный… сонный и расстроенный, а шел уже последний урок, когда и обычно-то трудно не заснуть, даже если не гоняешься за ворами всю ночь напролет; то, что говорили учителя, звучало уже как невнятное жужжание.

Магистр Фрёберг критическим взглядом окинул его арифметические выкладки на черной доске и недовольно покачал головой.

–  Странно, - сказал он, - в конце мая у всех ленивых школьников обычно наблюдается приступ прилежания и жажды знаний, но Расмусу Перссону, должно быть, еще не ясно, что через две недели у нас экзамен?

Да нет, Расмусу Перссону это было ясно, и обычно он беспокоился из-за оценок по математике, но как раз сейчас это было ему глубоко безразлично.

Единственное, что его заботило, был Глупыш, и он жаждал, чтобы урок скорее кончился и он мог бы пойти и поговорить с Эрнстом.

–  Скажу ему пару теплых слов, понятно?
– объяснил он Понтусу, когда они подходили к зеленому фургону среди кустов сирени, где Эрнст назначил встречу.

Но никакого Эрнста не было видно. Зато на крыльце сидел Альфредо в старом замызганном купальном халате поверх костюма для сцены и с бутылкой пльзенского пива. Ребята остановились на расстоянии нескольких шагов и злобно смотрели на него. События этой ночи во всей своей жуткой неприглядности ожили в их памяти, когда они увидели Альфредо. Расмус слишком хорошо помнил, как эти огромные лапы, держащие бутылку пива, молотили его прошлой ночью.

Но сегодня Альфредо был настроен благодушно.

–  Нешего киснуть, маленькие мальшишки, - сказал он, опустив бутылку.
– Маленькие мальшишки должны быть веселыми - так всегда говорила моя мамошка; Боже мой, как она лупила меня, когда мне не хотелось веселиться!

Расмус уставился на него.

–  Думаю, дядюшка, вам не было бы так весело, если б у вас, дядюшка, отняли бы вашу собаку.

Довольный Альфредо закудахтал.

–  «Дядяшка» и «дядяшка»! Сдается мне, мы можем перейти на ты, раз у нас как бы общие дела, - сказал он и наклонился к ним, хитро подмигивая.

–  Не знаю, захочется ли мне быть на «ты» с вором, - сурово произнес Понтус.

Альфредо шикнул на него, но затем снова расхохотался:

–  Ах ты, придурок! По-твоему, лушше называть вора «дядяшка»? А как зовут вас, маленькие шалопаи-мальшишки?

–  Расмус, - нехотя представился Расмус.

–  Понтус, - сказал Понтус.

Альфредо расхохотался так, что у него заколыхался живот.

–  Расмюс и Понтюс, ну и глупость! Но Расмюс и Понтюс - хорошие малыши, - льстиво продолжал он, - а не такие вот маленькие мерзкие стукаши, потому што они знают, што бывает с такими… Им возвращают только совершенно дохлую собашку, совершенно дохлую!