Я умею мыть пол и пылесосить и могу составить здоровую диету. Еще я немного знаю историю. Например, про индейские войны восемьсот шестидесятых годов в США, Французскую революцию, Ковенантское движение в Шотландии в семнадцатом веке и Сталинградскую битву зимой тысяча девятьсот сорок третьего. Я хорошо решаю примеры в уме и знаю все таблицы, так что могу даже делить, считать дроби и проценты. Я умею стрелять из пневматической винтовки и забрасывать удочку, но не умею ловить рыбу нахлыстом, когда используют тяжелую леску, чтобы подсунуть рыбе муху. Я никогда так не делала. Я умею читать карты, пользоваться координатной сеткой, прокладывать курс с помощью компаса, оценивать подъемы и уклоны. Я убила одного человека, кучу рыбы и двух — пока — кроликов.

Сложнее всего было не убить Роберта и даже не сказать Пеппе, что я собираюсь это сделать. Трудно было рассказать ей, что он делал со мной и собирается сделать с ней. Услышав это, она сказала: «Убей его, Сол», и я ответила: «Ага».

Пеппа беспокоилась за Мо, но я описала ей свой план — запереть ту в комнате, чтобы ее никто не обвинил, а потом убежать и выживать в лесу. Она сказала, что согласна, только если мы вернемся за Мо через год или около того, и я согласилась в свою очередь. Пеппа радовалась, что ей не придется ходить в школу, и она знала, что, если кто-то узнает о Роберте, нас заберут в разные места. Двух мальчиков в ее классе усыновили, у них была еще сестра, но она жила в приемной семье в Эдинбурге, так что они виделись раз в месяц в семейном центре. Пеппа решила, что нахрен все это.

Я не хотела рассказывать Пеппе, что Роберт делал со мной с десяти лет. Она-то считала, что я самый лучший, умный и храбрый человек в мире, что я все знаю, присматриваю за ней и охраняю ее. Я думала, что если она узнает о Роберте, то решит, что я слабачка, и спросит, почему я не отбила ему яйца. Когда это началось, я, скорее, удивилась, чем испугалась. Потом я все время вспоминала, как он говорил, как от него пахло выпивкой и коноплей, как он прикрывал глаза. И еще я вспоминала его угрозы. О том, что со мной будет, если я кому-нибудь расскажу.

Роберт был худой, носил маленькую пушистую бородку, от него пахло либо кислятиной, либо спиртным. У него были татухи на обоих предплечьях, пантера на груди и розы с ножами на плече. Вены у него на руках и на висках сильно выступали, а кожа была серая и шершавая. Мо повстречала его, когда танцевала стриптиз в клубе в Глазго. Мне тогда было девять, Пеппе шесть, Мо уволили из парикмахерской, потому что она не пришла на работу, но делать прически она не разучилась. Мо говорила, что всегда хотела быть танцовщицей, танцевать она умела, у нее были темные волосы, большие сиськи и вообще она была миленькая. Роберт толкал траву и таблетки девчонкам в клубе, воровал кредитки и иногда наличку из банкоматов.

Однажды в кухонном ящике оказалось четыреста фунтов двадцатками, и я взяла четыре бумажки, чтобы купить еды и новый школьный рюкзак для Пеппы. В тот день Роберт впервые остался на ночь. Мо сказала: «Сол, это Роберт, мой новый парень». Я вечно пялюсь на людей, не потому, что они мне нравятся, и не потому, что я невежливая, просто мне нужно как следует каждого рассмотреть. Я внимательно посмотрела на Роберта, и он сказал: «Улыбочку, Салли», и Мо подхватила: «Улыбнись, Сол», и я улыбнулась одними губами, и он высказался: «Так-то лучше, детка. Я знал твоего папку». Мо заявила: «Да, Сол, он правда знал Джимми», и Роберт пропел: «Салли-милашка, Салли-милашка». Я могла бы рассказать, что меня зовут вовсе не Салли, а Солмарина, то есть «морская соль» по-испански. Мо придумала это имя в свои шестнадцать и решила, что оно классное и похоже на название вина. Пеппу на самом деле зовут Паула, но Мо в детстве звала ее Перчиком из-за цвета волос, и постепенно это превратилось в Пеппу. А потом Мо сказала, что мы теперь будем зваться «Соль-и-Перец», как одна древняя девчачья группа, и мы посмотрели несколько их клипов, которые назывались как-то типа «потряси трусами». Я подумала, что это ведь песни о сексе, но Пеппе они очень нравились, и она привыкла вертеть задницей так же, как эти девки в телевизоре. Пеппу назвали Паулой в честь святой и в честь тогдашнего Папы, потому что ее отец был католик. Роберт звал ее Черным Перчиком, потому что она наполовину африканка, но это по-расистски, и Пеппа очень злилась. Он всегда вел себя как расист, называл ее полукровкой и чернозадой, а Пеппа звала его говнюком. Мы обе носим фамилию Мо: Браун. Фамилия моего отца была Мазур, потому что отец его отца был поляк и приехал в Шотландию во время Второй мировой войны строить береговые укрепления. А Пеппа могла бы взять фамилию Адичи, что и собиралась сделать когда-нибудь. Мо по-настоящему зовут Клэр, но когда она танцевала, то говорила, что ее зовут Николь, а иногда даже Джордан.

Никто не заметил, что я взяла четыре двадцатки. Когда Роберт приходил, я следила, куда он кладет деньги или бумажник, и таскала у него понемногу, когда он вырубался. Скоро он переехал к нам. Просто притащился с сумкой, винтовкой, удочкой и клюшками для гольфа. Я сидела в квартире одна, собиралась идти за Пеппой, которая была на гимнастике. Я услышала, как повернулся ключ в замке, и решила, что это Мо, а это был Роберт со своими шмотками. Он сказал:

— Я тут поживу чуток, не возражаешь?

— А Мо знает? — спросила я.

— Ага. Она дала мне ключи. У нее вечерняя смена в клубе.

И потом такой:

— Не хочешь сделать нам чаю?

— Не-а.

— Ладно. Мы будем дружить?

— Не-а.

— А ты высокая, — изрек он.

— Ага.

— Курнуть хочешь?

— Не-а, — ответила я и ушла за Пеппой, а он остался скручивать косяк, сидя на диване.

* * *

Мы шли вдоль края пустоши, обходя деревья и следя за оленьей тропой, но так и не увидели никого, в кого можно было бы выстрелить. Потом дорогу нам перегородил еще один ручей, бежавший по долине. Там был маленький водопад и заводь под ним, а вокруг росли рябины, орешник и маленькие дубки. Вода шумела — это было хорошо слышно, если подойти поближе. Завидев нас, взлетела, расправив крылья, большая цапля. Пеппа выстрелила в нее из рогатки, но цапля увернулась от камня и полетела дальше. Мы полезли вверх вдоль ручья и вылезли на пустошь. Тут она шла круто кверху, снег сиял на солнце, сквозь него пробивалась сухая трава. Дул сильный ветер. Солнце прорывалось сквозь облака, которые бежали наперегонки с ветром. Его лучи отражались от снега и били в лицо, как прожектор. Снег лежал слоем сантиметров в пятнадцать, а сверху наросла тонкая хрустящая корочка льда. Пеппа щурилась от блеска и белизны, а у меня кружилась голова от быстрого подъема. Я ничего не слышала, кроме треска снега под ногами. Наверху мы сели, прислонились спиной к большим камням и поели печенья и изюма.

Мы видели всю долину и озеро. Там были только разные деревья — некоторые, посаженные ровными рядами, — и просека с другой стороны долины. Потом Пеппа прошептала:

— Сол…

Она лежала на снегу, глядя на верхушки камней, у которых мы сидели, и тыкала пальцем. Там сидели две куропатки. Обе оказались самками — перья серо-коричневые с маленькими черными пятнами. Они клевали вереск, который вырос на камнях, где не было снега.

Я старалась двигаться как можно медленнее. Вытащила винтовку и легла плашмя. Я заранее зарядила ее и накачала — семь раз. Куропатки сидели достаточно близко для выстрела. Ближайшая повернулась ко мне спиной, и я навела мушку на середину ее шеи. Нужно задержать дыхание, когда ты касаешься спускового крючка, а потом медленно выдохнуть и спустить курок.