— Командир, давай к столу!

От окрика Никифорова Сашка вздрогнул. Надо же, задремал! Что-то странное, на фронте и больше не спал, бывало, а так не накрывало. Наверное, просто вымотался. Что-то все время на нервах в последние дни. Сашка рывком оторвал себя от стула.

— Я сейчас, — быстренько заскочил в туалет и умылся холодной водой, прогоняя дремоту. Все-таки хорошо, когда доступны блага цивилизации. Горячая вода, холодная, душ, сортир теплый. Поймал себя на мысли, что стоит и тупо пялится в стену, думая о какой-то ерунде. Нет, точно надо отоспаться! Быстро вернулся в кабинет. Без него за стол не садились. — Вы чего не садитесь?

— Тебя ждем, — пожал плечами Коротков.

— Вот он я, — ворчливо буркнул Сашка, — А Михаил Леонтьевич где?

— Задержится он, — ответил Никифоров, — что-то на заводе случилось.

— Серьезное? — напрягся Сашка.

— Нет. Производство. Сам понимаешь.

Сашка кивнул. Что такое производство он начал понимать. Как-никак на заводе приходится бывать частенько.

— Тогда давайте садиться, — и он первый плюхнулся на свое место во главе стола.

С шутками прибаутками расселись и вопросительно посмотрели на Сашку.

— Тебе слово, командир, — весело и раскатисто выкрикнул Ивелич.

Сашка встал и взял в руки наполовину полный граненый стакан. Опять водка! Так и спиться не долго. Частенько что-то выпивать приходится в последнее время. Может попросить налить вина? Нет, женщинам и самим мало. Ну значит водку, все равно много пить не будет. Эх, оборвал бы ему уши Пьяных за пьянку. Командир вертолетчиков Ковчега, пьяных терпеть не мог, и сам не употреблял, несмотря на свою фамилию. А хотя нет, не оборвал бы. Нынче они в званиях равны. Сашка невольно улыбнулся и оглядел своих сослуживцев, боевых товарищей. Сердце резануло грустью. Вспомнился отец и его друзья, бывавшие у них дома, офицеры с базы. Точно так же они собирались за столом по похожим поводам. А тут еще Берия, ничего не придумал лучше, как пошить для корпуса парадную форму по образцам ВКС России из того времени. А может и вообще Ковчег с разрешения Сталина раскулачил. Хотя нет. Штампы какого-то местного ателье стоят. Но пошито идеально, и цвет подобран почти один в один. По крайней мере, Стаин отличий не заметил. И ремни золотые. И погоны тоже. Красиво. Сашке нравилось. А вот полевая осталась такая же, как и была здесь. Обычная армейская. Только теперь с погонами защитного цвета вместо геометрии на петлицах.

Парень еще раз оглядел сидевших перед ним офицеров. Друзей. Добродушный и немножко наивный Никифоров, ироничный Коротков, Евдокия, Леха. Жора Петров, с которым поначалу не складывались отношения. Только неприязнь быстро прошла. Сначала появилось взаимное уважение, а потом и боевое товарищество. Евдокия Яковлевна. Сашка знал, что в полку ее зовут мамочка. Так по-доброму она носится со своими девочками. В конце стола, чуть особняком развалился на стуле вечно фрондирующий Вась Вась. Никак не может простить, что его забрили в госбезопасность. Вернее больше выпендривается. Из вредности. Зина. Она хотела уйти. Не по чину и должности ей здесь находится. Только кто ж ей позволит?! Столько пережито вместе за эти месяцы. И плевать на чины и звания. Сашка бы вообще всех награжденных собрал вместе. Отговорили его. Наверное, правильно. Младшие по званию будут чувствовать себя не в своей тарелке среди командиров, да и командирам не расслабиться толком. Потом конечно народ разбредется. Рачкевич с Бершанской в полк. Жора в эскадрилью. Да и Сашке надо будет со своими посидеть. Приглашали, ждут. Их с Никифоровым. И Зинку еще, куда ж без нее.

— Я говорить не умею. Да, и что тут сказать. По традиции надо полным стаканом обмывать. Но у нас сегодня такой звездопад, что сопьемся.

Послышались смешки:

— Не веришь ты командир в ВВС, — весело кинул Ивелич.

— В ВВС верю, а пьянство не люблю, — поморщился Сашка. — Потом, кто хочет со своими обмоете, как полагается. Но чтоб завтра все, как огурчики были. Рачкевич с Коротковым не сговариваясь одобрительно кивнули. — А сейчас просто поздравляю с заслуженными наградами и званиями. И я горжусь, что мне довелось служить с вами, — и он выставил стакан над столом. Послышался звон соприкасающихся стаканов и народ дружно выпил. Сашка же только пригубил, пить не хотелось совсем.

— А ты что это манкируешь? — заметив это спросил замполит.

— Не хочу, — махнул рукой Сашка, — устал. Боюсь выпью и усну прямо тут. Ивелич внимательно посмотрел на парня и молча кивнул. А за столом оживился разговор, послышались шутки. Сашка расслабленно сидел не прислушиваясь, ему было просто хорошо. — Николай, — обратился он к замполиту, — а поему тебя нарком графом обозвал?

Ивелич усмехнулся и сделал пафосный вид:

— А я и есть граф. Самый настоящий.

Наступила тишина и все с интересом уставились на замполита.

— Это как так? — удивленно за всех высказал застывший в воздухе вопрос Никифоров.

— Да обычная история, собственно. Я в детдоме вырос, а туда попал из тифозного барака, — грустно улыбнулся Ивелич. — Мама умерла, а я вот выжил. Я и не помню ее совсем. То, что до детского дома было, вообще, почти не помню. Так, урывками. Девятнадцатый год был. Разруха, голод. Помотало меня по детским домам. Где-то тогда и затерялись документы мои, фамилия вот только осталась. Я одно время даже сменить хотел. А то все вокруг Октябревы, Виленины, Коммунаровы, а я вот Ивелич. И сменил бы, да директриса у нас грымза была, — улыбка замполита стала задорно хулиганской. Сашке почему-то подумалось, что не столько директириса была грымзой, сколько его новый замполит был еще тем хулиганом и попил крови персоналу детского дома. — Уперлась она, — продолжил рассказ Ивелич, — сказала, ничего менять не будет. Ох и повоевали мы с Серафимой Петровной тогда. В общем, осталась у меня моя фамилия. А потом я и сам привык. Да и закрутилось. Пионерия, комсомол. Из детдома в армию ушел, на границу, на Кавказ. Турки тогда там шалили. Да, шалили, — повторил Ивелич и, что-то вспомнив, поиграл желваками на скулах. — Оттуда на курсы командиров. А потом в аппарат НКВД там же на Кавказе. Я же активный, с шилом в заднице, — усмехнулся замполит и посмотрел на Сашку, — это я предупреждаю если что. Там и с товарищем Берия познакомился. А когда в партию вступал, мне вдруг один товарищ и выдал, почему скрываю свое происхождение. А я в анкетах везде писал, что происхождение не знаю, детдомовский. Да и не знал я его если честно. А этот, — Ивелич скривился, — раскопал, что я из графского рода. Правда, обнищавшего. А я ни сном, ни духом. Только кого это волнует? В общем, вместо партии попал я под следствие. Спасибо Лаврентию Павловичу поверил мне. А потом и за товарища того взялись. Гнидой оказался троцкистской, — Николай махнул рукой, — впрочем, это не важно. А в тридцать восьмом меня ранили тяжело. Банду одну брали, вот там и подстрелили. Еле выкарабкался. Лаврентий Палыч к тому времени уже в Москву перебрался, но про меня не забыл. Я к оперативной службе негодный был, а к следственной у меня нет ни души, ни призвания. Вот он меня и двинул по партийной линии. А недавно вызвал и предложил к вам комиссаром, теперь уже замполитом. Я давно на фронт просился. Как-то так. Ну и на счет графского достоинства узнавал я. Действительно есть такой род. Боевой. Только графы мы не российские, а черногорские. Правда, со времен Екатерины на русской службе.

Сашка хотел было спросить, про французский. Ведь получается, что Ивелич самый обычный детдомовский парень, а не отпрыск высшего света, который, по мнению Стаина, и должен был его учить языку. Но осекся. Чуть всю легенду не порушил. Как же надоела эта двойная жизнь. Даже противно, что от своих приходится скрываться. Ладно, про язык он потом расспросит. Тем более отсидеться не получится, Николай парень напористый, да и нарком не слезет.

— Да уж, — протянул Никифоров, — комиссар и граф. Кому сказать — не поверят.