Артур Христианович тоже запомнил историю с Берией. Из-за чего Михаил Васильевич был уверен — уж что-что, а внутренние рекомендации по Лаврентию Павловичу будут соблюдаться неукоснительно. Кроме того, именно с этого эпизода началось сближение Фрунзе и Артузова. Осторожное. Но вполне продуктивное…

[1] В данном случае, конечно, спецназ — название данное с большим авансом, потому что уровень этих бойцов хоть и превышало средний по больнице, но до настоящего спецназа им еще было расти и расти. Это ребята из спецполка НКВД, которые едва год как существует.

[2] Их также стали оснащать оптическим прицелом, хотя, как снайперские и не позиционировали.

[3] Руке Берии принадлежит так называемая «реформа Берии» остро националистического толка. Например, он пытался в 1953 году ввести запрет работы в силовых ведомствах нац. республик представителей не титульной национальности. И так далее. Он продвигал радикальную «коренизацию» всеми силами, как до смерти Сталина, так и позже. Также он замечен в попытках расширить территорию Грузинской ССР за счет земель репрессированных народов. Кроме того, существует версия, что именно он причастен к смерти Лакобы (лидера Абхазии), который был убит после озвучивания своего желания вывести Абхазию из состава Грузинской ССР и включить ее в РСФСР. Но это уже неточно, хотя по схеме «кому выгодно» и зная его пристрастия — вполне себе версия. Иными словами — более лютого, последовательного и махрового националиста в СССР тех лет еще нужно было поискать.

[4] Строго говоря национальность «грузин» заключает в себе около двух десятков различных этносов.

1928 год, январь, 29. Ленинград

Фрунзе отхлебнул прохладного пива и взялся за кусок рыбины. Гинденбург же, сидящий рядом, мерно жевал сыр. Он любил сыр. Желательно подкопченный.

Баня… снова баня…

Михаил Васильевич очень любил «встречи без галстуков» и кулуарные беседы. И, надо сказать, знал в них толк. Во всяком случае повторное посещение бани, после того эпизода в Москве, было воспринято президентом Германии вполне благосклонно.

И поговорили хорошо.

И помылись.

И отдохнули.

— Да… жить хорошо! А хорошо жить — еще лучше! — добродушно заметил нарком.

— Это точно, — хмыкнул Гинденбург, после перевода. Хотя русский он за эти месяцы немного подтянул и сам уже мал-мало понимал собеседника.

— Вы планируете участвовать в этом польском цирке?

— Очень хотим. Но версальские ограничения… — развел он руками.

— Правила нужны для того, чтобы их нарушать, иначе какое же от них удовольствие? Во всяком случае так как-то сказал один мыслитель.

— Надеюсь не немец?

— О, будьте уверены. Ирландец. Звали его Оскар Уайльд. Он, правда, тот еще содомит был и проказник, но суть вопроса показал верно. Любое правило можно обойти, любой закон можно нарушить. В обычных условиях это не нужно. Это создает хаос. Но отчаянные обстоятельства порождают отчаянные поступки. Не так ли?

— И что вы предлагаете? — после небольшой паузы, спросил Гинденбург.

И Фрунзе рассказал. Вдумчиво. Основательно. С массой деталей.

— Чувствуется, что вы в прошлом были революционером.

— Вам нравится моя задумка?

— Она авантюрна, но любопытная. Сколько вы сможете выделить оружия?

— На полнокровный корпус. Пока больше просто нет. — Фрунзе лукавил, но не сильно. На складах действительно не было, потому что на них его почти не направляли, передавая в лояльные войска. Сначала постоянной готовности. Потом легким силам. Ну и, наконец в те территориальные части, которые не подведут…

— Не маловато?

— Это будет корпус райсхеера. Да еще закаленный на полях сражений.

— И все же…

— А вы сможете собрать в кулак большие силы не привлекая внимание… англичан с французами? — Фрунзе чуть в шутку не ляпнул «санитаров», но вовремя сдержался. Иногда его юмор бывал непонятен местным[1].

— А авиация? — спросил присутствующий на этом неформальном совещании Герман Геринг.

— Самолет не карабин. На его освоение нужно время. К нему нужно привыкнуть. Поэтому я предлагаю поступить так…

Само появление в окружение Гинденбурга этого персонажа несколько напрягало Фрунзе. Он-то прекрасно знал, что Геринг отличился в годы Второй Мировой войны как военный преступник, совершивший немало злодеяний.

Да, в годы той страшной войны никто не остался белым и пушистым. И то же уничтожение Дрездена бомбардировками вряд ли можно было считать чем-то иным, кроме как военным преступлением. И, как сам Геринг отмечал на суде, если бы победили они — судили бы союзников. Такие страшные войны всегда сопровождаются огромными жертвами среди мирного населения. Особенно при том формате ожесточения, какой имелся в оригинальной истории. Но… но… но…

Ведь этот вариант Фрунзе был гостем из будущего и смотрел на события с высоты XXI века. Воспринимая многих людей по еще не совершенными ими поступкам. И его как Мюллер в центре подготовки сотрудников НКВД и армейских спецслужб немного нервировал, так и вот этот вот «летун».