— Сегодня твой праздник, — его синие глаза снова лучатся озорством, — и не посмеем его испортить кустарной психотерапией какого-то богача-нытика.

— Боже, Фрезь, — смеюсь я, когда он под руку меня ведет обратно, — ты — самый не нытик на свете!

Эстафета тостов еще по кругу передается. Я пропускаю заливные речи консультантов, потому что Вася меня чуть ли не на колени к себе усаживает, в порывах поцелуйных.

Когда микрофон доходит до Анатолий Ивановича, оказывается, ему пить совсем нельзя. Мэр, естественно, в оранжевой светоотражающей куртке, на дворе ведь ночь!

— Так, на чем я остановился, — говорит он и это его первый тост, — меня не дослушали в прошлый раз, да. Вы себе не представляете, что Василий Иванович и Алиса Дмитриевна сделали для нашего города! Кто-то тут верно сказал: союз. Нерушимый союз! И больше того… хочу сказать, такой союз… когда родится ребенок, он, может быть, а вообще даже точно станет мэром нашего города!

Не буду злиться на выпившего пожилого мужика, эх. И считаю, что не надо сразу к Ване бросаться, а то еще хуже сделаем, уж слишком очевидно станет.

Но куда мне до Кулака в подростковой психологии….

Он микрофон сразу находит, и, за плечи сжимая уже немного сонного Ваню, не совсем громкость свою контролирует:

— А у нас уже есть будущий мэр! Вообще это под вопросом… вопрос. Потому что будущий мэр боксером собирается стать. — И пальцем на Анатолий Ивановича очень невежливо показывает. — И станет!

Ваню в щеку коротко целую, наспех, чтобы успеть до того, как боров обратно на место сядет.

Козленочек растерянно смотрит, как папаша ему салаты горной цепочкой накладывает в тарелку.

— Ты ешь давай и забей. Мне тож… такое говорили в свое время, ниче.

— Да я и не собираюсь мэром работать, — недоуменно колу попивает, но я-то знаю, что там перемешано с виски. Уже вторая порция!

— И мэром, и губернатором, и пэром, — несет дальше Васю, — ты знаешь, как меня «королем» зовут все?

Ваня заинтересованно кивает.

— Так вот, это не так все началось. Это погоняло у меня в издевку было. Давно еще, только ухо отрезали. Ржачно и впрямь казалось, потому что у меня ничего не было, и шансов не было, а я быковал и пер. Королем меня называли, как поржать. А потом, значит, лет десять прошло, и все по-другому перевернулось. А оно осталось, прилипло.

Слушаю с охмелевшим от печали сердцем. Мне он такое не рассказывал. И ничего подобного. Только если расспрашивать настойчиво начинаю и не отстаю, тогда и вытягиваю хоть фактическую информацию.

Кулак по хохолку Ваню треплет, и воды минеральной выпивает. Встречаемся взглядами, потому что я намеренно на него прямо смотрю.

— М, — носом ласково в мое лицо бодается. — Что, маленькая?

— Ты мне не доверяешь как будто, — шепчу, — ты ни разу мне о таком не рассказывал.

— Чего, — хмурится он, — так, как я себя в таком свете перед тобой выставлять могу?

— В любом свете. Я хочу все знать.

Он рукой машет, но я ее перехватываю. Дает мне выиграть противоборство, видимо, от растерянности.

— А то я обижусь, — грозно предупреждаю. — Что я, женщина чужая какая-то?

— Какая чужая, — слюнявит мне шею совсем пьяно, — родная совсем моя.

Ну вот, родная совсем женщина не может дуться после такого. Только минералки еще выпить заставит.

Когда Кулак чуть трезвеет, и на сцене играет чистое фортепьяно, которое я и заказала, выскальзываем из-за стола, потому что я за руку тяну мужа в сад за нашими спинами. Здесь не поскупились на серпантин огоньков, обвивающий фруктовые деревья, но все равно яркий и искусственный света в глаза не бьет, а лишь теплой волной рассеивает ночь.

— Потанцуй со мной чуть-чуть.

Ладони, что ему на плечи пристраиваю, он своими пальцами обнимает, а затем к моему же лицу поднимает. Мы раскачиваемся, неспешно и невесомо, и на друг друга смотрим. Его внимательные, подвижные глаза будто выцеловывают каждый клаптик моей кожи, к которому прикасаются взглядом. Волшебство — то самое, что из моего сердца по артериям разлилось, когда Дед Мороз бороду стянул и когда Кулак ошеломленно понял на парковке, что я его поцеловала и тут же поцеловал меня в ответ.

Заколки падают, высвобождая мои волосы, потому что теплая рука их аккуратно наружу из прически приподнимает.

Кулак разворачивает меня, прижимая спиной к себе, согревая мою шею задумчивыми поглаживаниями.

— Мы построим много детдомов, — тихо произносит он.

— Или отремонтируем. Многие присоединятся, если это организованно будет и прозрачно.

— Никогда не забуду, как ты детдом защищала, — шепчет Кулак. — И Ваню.

— И тебя, не забыл?

— Не забыл, Алиса.