— И не тебе мне выговаривать! Отчитывать меня как… Да, я поступила неидеально. Но я жива и в полном порядке. А ты избиваешь Серого у всех на глазах!

— Хорошо, что у всех на глазах. Пусть все видят.

Сжимая девушку за предплечья, он со свистом выдыхает в раскрасневшееся лицо.

— Я точно так же, как и ты, хочу поступать вольно. Наказания за неповиновение и факапы для моих подчиненных — не твоего ума дело.

— Но ты наказываешь его из-за меня, — практически заикается Кира, — это мое дело! Я не рассказываю тебе, как поступать в других случаях.

— Хорошо, — вжимает он ее в себя еще сильнее, не позволяя ни повернуть голову, ни туловище, — пускай так. Кира…

Начинают целоваться они незаметно для самих же себя, с паузами и заминками: Роман дотошно приглаживает ее пряди, а девушка раз за разом выравнивает ткань ворота покосившейся рубашки.

Теперь она знает насколько способна ненавидеть его. Если он заберет у нее как хорошо им было раньше.

Если заберет у нее самого же себя.

Взмокшие ладони кажутся ватными, и страшно коснуться чужой кожи.

Она не позволит ему это сделать. Чего бы не стоило, она выгрызет его у него же самого, рано или поздно.

Для себя.

Оттягивая края рубашки, бесцельно, до белых костяшек пальцев, она думает:

Только для себя. Всему остальному придется посторониться.

— Ты собираешься заставить меня теперь ходить с кем-то, да? — отстраняется Кира от его губ одним мгновением. — Чтобы я была под контролем, да?

— Кира, — пытаются ласкать массивные пальцы ее лицо, но девушка упрямо отворачивается, — Кира. Другого выхода нет и не будет. На время пока мы не разберёмся, как именно это случилось — точно. И дело не в контроле.

— То есть я смогу сказать в любое время твоим псам уйти, смогу ведь? — жестко, но с непролитыми слезами в глазах, бросает она Брусу прямо в лицо.

Он молчит. Глаза в глаза, и никто отводить не собирается.

Ах да, Карелин же так не любит лгать.

— Подозреваешь ли ты, что кто-то сделал это специально, как атака лично на тебя?

Вопрос, что должен звучать хладнокровно, произносится надломленным и срывающимся голосом.

Потому что Кира уже знает ответ.

— Нет, — негромко отвечает Карелин.

Он берет ее ладони в свои, приподнимая теперь соединенные руки, но девушка от бессилия сжимает пальцы и впивается в его кожу с внутренней части пятерни — всеми силами и всей прытью. Зная, что даже дискомфорта тому не доставит. Но все равно пытается.

— Хочешь, ударь меня. Сколько пожелаешь раз. Я сопротивляться не буду. Я заслужил.

Сопротивляться не будет, прямо как Серый, когда он же сам его избивал.

И «заслужил», прямо как Серый.

— Дурак, — вырывается она наконец из хватки его ладоней. — И что это изменит? Ты все равно сделаешь, как ты хочешь.

Отстраняясь, он слегка склоняет голову, замирая, а затем проходит по кабинету.

— Не то, как я хочу. А как правильно. Лешей, мой зам, предложил это еще несколько дней тому назад. И я отказал, зная, что ты не согласишься. Но он был прав, Кира. И рисковать не стоит, только из-за твоей гордости.

— Гордости? — задыхается она от возмущения. — А ничего, что вы в сто раз больше внимания ко мне привлечёте? И что потом? Что будет, когда…

— Когда что?

Смотрит Роман на девушку свысока, с блеском противоречий в зеленых глазах. Она бы все на свете отдала, чтобы узнать о чем же он думает в этот момент.

— Ничего, — на одном выдохе. Глаза уже так и закрываются от усталости. Рукам найти место невозможно. — Отвези меня домой, пожалуйста. Или вызови такси, я оставила сумку… там.

Кира не собирается еще сегодня унижаться, и дальше спорить и доказывать. Никаких обещаний он ей не давал. И она ему.

Ну и правильно, что не давала.

Только ей теперь свою жизнь настраивать под его мелодию.

Мелодию, блин.

Бой барабанов, скорее.

И все равно… над ребрами невольно расширяется пропасть одиночества, предчувствие потери ощущается на языке желчью.

Только для себя, повторяет она мысленно снова и снова.

Карелин, видимо, неподвижно смотрит на нее некоторое время, но Кира фокусируется на мельтешении мотыльков и букашек под лучами уличного фонаря за окном. Есть в этом что-завораживающее.

Можно смотреть до бесконечности, как они роем носятся круг за кругом, по одному и тому же пути.

— Твоя сумка у меня. И я отвезу тебя. Нас. Как, черт побери, может быть иначе.

Рука на плече оседает грузно, но с осторожностью, и впервые с момента знакомства Кира улавливает очевидную неуверенность в Романе.