Имя важно, повторял он. А еще, что имя Рейвен мне подходит. У меня на тумбочке до сих пор хранится фотография, где я сижу на постели с черным вороном на руке. К тому времени я провела в Лаборатории около полугода, но так как едва очнулась после наркоза, детали помню плохо. Хорошо впечатался в память только взгляд доктора — изможденный после суток без сна. В тот день мы вместе придумали название для программы, записав его маркером на воздушном шарике. «Корвус Коракс» — в мою честь. Девочки, которая станет первой.

— Считаешь, я буду обсуждать это с тобой? — Сняв халат и повесив на крючок, он уставился на телефон в моих руках, и, судя по взгляду, что-то в этой ситуации ему явно не нравилось. Может, то, что телефон был его, а руки моими? — Лучше расскажи, что нового.

— В мире или в лаборатории? — саркастично уточнила я, ведь он знал, для меня эти понятия равноценны. — Из коридоров все также несет хлоркой и лимонами, пациенты по большей части живы, персонал по большей части недоволен. Зарплатой, естественно. Все как обычно.

Хейз улыбнулся уголками губ и, пару раз махнув в воздухе пальцами, приказал слезть с его стола, на котором я сидела со скрещенными ногами, чего нельзя делать по понятным причинам. Субординация. Кое-кто вечно боялся, что поползут слухи, но я не верила в эти глупости. Всем здесь глубоко друг на друга плевать. При посторонних я обращалась к нему исключительно по фамилии, никак не выдавая нашей дружбы. Хотя, может, люди и замечали, что я могла спрашивать что-угодно, заранее зная — он ответит, но виду не подавали.

— Завтра в моей школе выпускной. — Я опустила взгляд на буклет из итальянского ресторана, с которого улыбалась золотоволосая синьорина, а ее фартук, сшитый из национального флага, едва прикрывал задницу. В пустом углу, не занятом расчетами и формулами, написанными прям поверх рекламы, красовалось трижды обведенное в кружок «Столик на 19:30».

— Поэтому ты грустишь? Из-за выпускного? — спросил он.

Я хмыкнула: — Еще чего.

Единственное, что может вогнать меня в уныние, так это очередная его подружка. Иногда я думаю, что если Хейз уйдет, у меня вообще никого не останется. И тогда я точно сдамся, выкинув белый флаг. Один в поле не воин. Хотя отец обычно говорит: «Воин! Надо просто уметь воевать правильно!» Скорее всего, до конца не понимает, что такое настоящее одиночество.

Я добавила, пародируя голос, которым озвучивают трейлеры для фильмов: — Расфуфыренные выпускники, на каждом из которых наряд не меньше чем за семь сотен, в последний раз соберутся вместе, чтобы проставить галочки в собственном аттестате зрелости: стать лучшей парой вечера, набраться, станцевать пару медляков, периодически зажимаясь по углам, а потом — финальное крещендо — лишиться девственности. По мне разве не видно, только об этом и мечтаю.

Вальтер рассмеялся. Его очки чуть приподнялись на переносице, потому что, искренне улыбаясь, он всегда морщил нос. Как много мелочей я оказывается о нем знала. Не то, чтобы нарочно присматривалась. Просто привычка. Когда половину жизни провел за стеклом, наблюдая, замечать детали становится второй натурой.

— Идиоты они, — подвела я итог.

— Не стоит так смело вешать на людей ярлыки, — ответил Хейз. — Школа не так уж плоха. Поверь мне.

— Здесь все равно лучше. Где ещё можно наблюдать, как зашивают селезенку с расстояния в пару метров? Это тебе не лягушек препарировать.

И тут зазвонил телефон. Доктор требовательно протянул руку.

— Уходишь к ней? — спросила я, возвращая трубку. Мне не хотелось смотреть ему в лицо, и я опустила взгляд. Златовласая на буклете продолжала ухмыляться, так что я перевернула ее, ткнув неестественно белозубой улыбкой прямиком в столешницу.

— Послушай, Рейвен…

Но я не хотела слушать. Пусть Хейз и годился мне в отцы, но был моим лучшим другом в Лаборатории. Первым, кто узнал, что у меня начались месячные; кто усадил за руль, пусть наши уроки и не выходили за рамки комплекса; кто доставал мне редкие книги и таскал шоколадки. Его присутствие давало стимул не ныть, не сдаваться и не жаловаться на мирскую несправедливость. Я ведь жива благодаря ему. Этого уже немало. Но в тот раз мне было что сказать. — Твою иммунную систему поразил вирус по имени Лина, — перебила я. — Как раз сейчас ты находишься в стадии обострения, что только подтверждают выраженные изменения в гомеостазе. Радостное возбуждение, повышенный ритм сердца, небось серотонин пошел активно выбрасываться в кровь. Твоя реакция — всего лишь гормоны. Разве я не права? Не этому ты меня учил?

Он тяжело вздохнул, запустив руку в волосы. Виски стали совсем седыми, но ему шло только больше.

— Ты выучила правильно, но жизнь, она, понимаешь, другая. Не стоит все, что написано в учебниках по биологии, принимать за единственную истину. Чувства сложнее, и не всегда их можно описать только гормональными всплесками.

— Через пару месяцев вы заглохните, как старый форд, что водит наш уборщик. Финиш — третья база. Гормоны снижаются, должна формироваться привязанность, но мы-то с тобой знаем, твоя дама не выдержит конкуренции с Кораксом. Никто не выдерживает! И всегда будем только мы трое. Ты, я и лаборатория.