— Нет. Просто сказала: «Придет конверт на мое имя». И все.

— Когда это было?

— Что? — Она сделала вид, что не поняла. Затем попыталась опять поиграть в молчанку, но нервишки не выдержали:

— В пятницу…

Мое сердце застучало сильнее, но я уточнила совершенно спокойно:

— В прошедшую пятницу? Шестого июня?

— Да.

— В котором часу это было? — Я помахала перед ее носом еще одной десяткой.

Неужели повезет еще раз?..

— Подождите… Это было после обеда. Но во сколько?.. — На ее низком лобике отразились мучительные усилия.

— Да, точно! Она пришла прямо перед пятью часами.

Мне стоило большого труда не вытрясти из девицы всю душу!

— Перед пятью? Вы в этом уверены?

— Теперь — да. Через минуту или две после того, как она ушла, пропищало радио — у нас приемник был настроен на «Маяк». Потом началась какая-то мусульманская программа, и Рафик унес транзистор к себе.

— Как долго Бутковская была у вас?

— Минут пять, не больше. Поговорила со мной и ушла.

Так, значит, Натали покинула Сонечку Карленко не в половине шестого, как заявила, а по крайней мере на час раньше!..

Я выяснила также, что одета мадам Бутковская была в шикарный красный с черным костюм. Моя собеседница сообщила, что нечто подобное она видела в какой-то витрине на проспекте с ценником полторы тысячи долларов.

— Кто-нибудь еще слышал ваш разговор? Этот ваш Рафик, например?

— Нет, он как раз занимался с клиентом. Никто не слышал.

— Бутковская предупреждала вас, что вы никому не должны говорить о вашем разговоре?

Она смешалась.

— Так предупреждала или нет? Живее!

— Да…

Ну, хватит. Пора брать быка за рога. Вернее, телку, ну да все равно!

— Как тебя зовут, милая?

— Ольга.

— Идем, Оля, сядем здесь. — Я махнула в сторону двух кресел, стоящих в углу, по бокам заваленного журналами столика. — Нам надо поговорить.

Усевшись в кресло, я с сомнением покосилась на черные шторы. Но оттуда, кроме музыки, слышалось теперь уже только сдавленное пыхтение, и я поняла, что с той стороны шпионы нам не угрожают.

— Там ничего не слышно, — подтвердила Ольга, заметив мой взгляд.

— Так вот, Оленька. Ты вляпалась в скверную историю. И втянула тебя в нее Натали Бутковская.

Ее водянистые глаза расширились. Я продолжала:

— Никакая я не ее подруга, слава Богу. Я частный детектив, зовут меня Татьяна. Но ты забудешь об этом сразу же, как только выполнишь мою просьбу, ты поняла? Это в твоих же интересах, детка. Если у тебя ненароком опять развяжется язык, как сегодня со мной, то следующим заходом к тебе придут из ФСБ. И спрашивать они будут не так вежливо, как я, и баксов тебе не дадут. Ты все поняла? — снова с нажимом спросила я.

Она смотрела на меня не мигая, язык у нее, как видно, прилип к гортани, но головой она все же кивнула.

— Надеюсь, ты понятливая девочка. Теперь слушай внимательно. Как только придет это письмо, ты отдашь его Бутковской, как вы и договорились. Но сначала его прочту я.

— Но как же…

— Тихо! Ты позвонишь мне вот по этому телефону, — я дала ей свою карточку, — я заберу письмо на полчаса, не больше, и верну его тебе в лучшем виде. Комар носа не подточит! После этого можешь смело отдавать конверт адресату. Сколько она обещала тебе за услугу?

— Пятьдесят долларов…

Я усмехнулась. Маленькая лгунья! Вряд ли больше двадцатки.

— Пусть так. Если сделаешь все, как я сказала, получишь от меня еще сотню. Но если я не заполучу это письмо — пеняй на себя! Я уже сказала, что тебя тогда ждет. Не будь дурой, Оленька. Мой телефон запомнишь и визитку уничтожишь или спрячешь в такое место, где ее никто не найдет. Словом, ни одна живая душа не должна знать, что я здесь была и о чем мы говорили. Тебе все ясно?

— Да…

— Все сделаешь?

— Да. Я сразу позвоню.

— Ну вот и лады. Да, еще… Этот Рафик — он кто?

— Фотограф… — Она посмотрела на меня удивленно.

— А я думала, каскадер! Я не про это. Кто по национальности? Татарин, что ли?

— Нет, азербайджанец.

— С Натали он знаком? С Бутковской то есть.

— Не знаю… Нет, наверное. Рафик тут недавно, всего год. Здесь раньше был другой фотограф, Женя Шпак. С ним Наташка и работала, пока не отхватила миллионера. Давно — лет пять-шесть назад.

— И куда этот Шпак подевался?