Она как никто другой знала, какая именно тема считалась для меня запрещенной, и по какой причине она таковой называлась.

— Так! Вдох-выдох! Ничего из ряда вон выходящего не произошло! Рано или поздно вам все равно пришлось бы поговорить о Марусе. Не можешь же ты вечно скрывать ее рождение от него!

— На что это ты намекаешь? — обижено выдала, поскольку подруга вдруг заняла не мою сторону, а Ярослава.

— Вспомни нашу историю с Владом! Я тянула целых шесть лет с признанием! И во что все это вылилось? Мы были глубоко подавлены по отдельности! Но стоило сбросить с себя этот груз, как все изменилось. Мы счастливы, Насть! И я очень хочу, чтобы и ты была счастлива!

Да уж...

Помню, как я промывала Юле косточки, когда она всячески противилась, лишь бы не раскрывать своему бывшему правду. Правду о том, что у него есть пятилетняя дочь. Я буквально настаивала на признании.

Не понимала я Юлю, злилась на нее, ругала и даже ссорилась с ней на этой почве...

И что в итоге делаю я?

Противоречу сама себе!

Просто одно дело, когда подобное происходит с близкими людьми, а другое — когда сталкиваешься с этим напрямую.

Внутри меня будто бы стоп-кран установлен, и стоит мне только представить момент знакомства Ярослава со своей дочерью, как кто-то постоянно дергает за рычаг. Что-то останавливает меня и вынуждает забыть об этом.

— Наверное нужно рассказать ему о Марусе... — шмыгнув носом, тихо проговорила я сама себе.

Несмотря на то, что вопрос был риторическим, Юля поспешила ответить на него:

— Однозначно! Очень даже нужно! Понимаю, это лишние нервы, но лучше вам обсудить все тогда, когда Маруся еще совсем кроха, когда она ничего еще не понимает. Вам обоим нужно прийти к принятию и пониманию. А дальше будь что будет. Ты при любых раскладах останешься в плюсе, потому что у тебя есть такая славная девчонка.

Тем самым Юля деликатно намекнула мне на то, что Ярослав может пнуть меня под зад и уйти по-английски до знакомства с дочкой. Еще на моменте, где я признаюсь ему, что подделала справку об аборте.

Ну и что?

Разве это может в чем-то меня ущемить?

Я как была матерью, так ею и останусь.

По сути, ничего не изменится, за исключением того, что мне больше не придется ему лгать. Пускай, даже если это наша последняя встреча.

— Ох, хорошо. Только найти бы подходящий момент, — проблеяла я, поднимаясь с унитаза.

Тем временем кто-то начал ломиться в дверь моей кабинки и ворчать с той стороны.

— Он как раз настал, Настюх. Действуй! Я буду держать за тебя кулачки! — подбодрила меня подруга.

Попрощавшись с Юлей, я сбросила вызов, выдохнула пару раз и, нацепив на лицо маску невозмутимости, распахнула дверь.

— А еще дольше нельзя было рассиживаться на толчке? — с гонором произнесла девица, караулившая меня за дверью.

Это была одна из тех матрешек, что сидели за столиком по соседству. Отполированная до кончиков ногтей, но настолько тощая, что появилось желание сводить бедную в кафе "Диана".

Группы поддержки в лице ее подружки с ней не было.

— Ну я же не виновата, что тебе приспичило, когда приспичило мне. Проходи принцесса, твой трон свободен, — оскалилась и, расправив свои плечи, гордо обошла ее.

Подошла к раковине, чтобы ручки сполоснуть.

— Вымя свое подобрала бы с пола, корова! — прилетело мне в спину от плоскодонки.

Вытерла руки бумажным полотенцем, глянула на свое отражение в зеркале и улыбнулась ему, поправляя свои идеальные локоны.

— Это вымя вскормило целого ребенка... Ребенка, о котором я больше не намерена молчать, — снова заговорила сама с собой.

Я вышла из туалета. Подойдя к бару, подняла ищущий взгляд на второй этаж, однако Ярослава я почему-то не наблюдала за нашим столиком и на балкончике его не было.

Лишь взойдя на танцпол, я услышала аромат его парфюма. Шлейф тянулся от бара. Приподнявшись на мысках, повертела головой в поисках него — и (о, боги!), что я увидела...

Ярослав танцевал с той самой матрешкой, подружкой плоскодонки. Он пил что-то из бокала, пока она терлась об него, подобно макаке, у которой был зуд в одном месте.

А он? А он, блин, позволял ей виться вокруг него.

Чувство обиды и огорчения мигом обожгло мой разум, шаровой молнией закрутилось в груди и грозилось ударить выстрелом по его тупой кобелиной головешке. Ни о каком признании и серьезном разговоре я уже думать не могла.

Я сцепила зубы до скрежета и целенаправленно пошагала в сторону лестницы, чтобы забрать свою сумочку и уйти отсюда как можно скорее. Эта мысль отбойным молотком била в черепную коробку, доставляя нестерпимую головную боль.