«Давай сходим. Давно не был в бассеине».

Когда погоду не проклинаешь, она умеет быть послушной. Ласковой, терпимой, несмотря на десятое октября в городских календарях. В окно третьего этажа билось непривычное солнце, сквозь занавеску раздражая закрытые веки.

– Слава! – у самого уха гавкнул голос. – Слава, едрить твою за ногу, иди выгуляй свою собаку. Достала, уже час скребётся у двери!

– Папа, оставьте ребёнка в покое, у него тренировка через час, – чуть потише, но так же рядом отозвался голос поласковей.

– И что, эта псина теперь будет весь день до вечера шкрябать полы по дому? – ещё громче ответил голос, в конце оборвавшись на старческий кашель. Никита повернулся на бок, крепко зажмурившись. Соседи в квартире за стеной, вот уже пять лет, с утра до вечера, с небольшими перерывами, устраивают неравный бой поколений. Там слышно как тросточкой стучит по полу старик, ругая собаку которая путается под ногами; соседка тяжело бегает по комнатам, собираясь на работу. Со второго этажа доносится типичный звон телефона, а сквозь окно пробивается твёрдый фортепианный звук из дома напротив. Он-то и поднимает голову с подушки, попутно нотной гаммой раскрывая глаза. Дома. Толмачёв не ложился спать и не просыпался здесь уже три года, а изменилось ничего. За лет двадцать не изменилось ничего. И если кто-то однажды спросит, откуда есть пошла фраза «у дома есть уши», то Ник приведёт этого человека во двор всей своей жизни.

Он хотел было лечь обратно в постель, ещё пять минут полежать под тёплым одеялом, но за стенкой Слава опять не угодил своему дедушке и остатки сна пришлось бросить в сторону. Быстро Ник переоделся в спортивный костюм, ёжась от прохлады. Уже и забыл, как приходится выживать с выключеными батареями до середины октября. «Это почему люди такие злые, потому что у них батареи в квартире холодные» – гоняли в социальных сетях района каждый год эту шутку, в комментариях под которой никто давно уже не смеялся. Услышав как во всём доме воцарилась тишина, Толмачёв осмотрел свою комнату, заставленую коробками с вещами. Обои для своей комнаты он сам выбирал в седьмом классе: дождливый серый Париж с красными, жёлтыми огнями на фарах и размытая Эйфелева башня, в своём неприличном величии. В самую макушку, ближе к потолку, был прибит кривой гвоздь. В десятом классе Никита хотел приделать туда полку под книги и фотографии кораблей, но Диана всегда препятствовала этому порыву.

«Завтра. Да, завтра займусь этим» – решительно подумал он и отправился на кухню, в поисках завтрака. На зеркале в прихожей приклеелся жёлтый стикер, где наспех отец написал – «С возвращением, сын». Хотя Никита и помнит как родители без препятствий отпускали его в свободную жизнь, но иногда осторожно спрашивали – «Может, поживёшь у нас пока не закончишь учёбу». И всё, до последнего кусочка паркета, сейчас говорило о том, что они ждали его возвращения неизменно каждый день. Дождались, не в самых лучших обстоятельствах. На кухне, напоминавшей по размерам гостиную, сына ждал привычный завтрак от мамы: в шесть утра она вставала и, пока Никуся перед школой тщательно застилает постель, готовила тушёные овощи с гречкой. После сорока лет её особенно сильно потянуло на здоровое питание, и вся семья была вынуждена потянуться следом за ней. Как и Диана… Её имя отпечалась на памяти прочно, навечно, но не бродит уже призраком поздно ночью по комнатам, не душит в постели во снах. Иногда крепко держит за руку и просит дальше продолжать дни без неё. Не отпустило, а просто улеглось.

В тишину дворовой жизни вмешались детские голоса, зовущие хором кого-то скинуть из окна ключи от квартиры. Могло это происходить и у подъезда Толмачёвых, и у подъезда напротив, и в самом отдалённом углу. А слышали это все. Особенность двориков Центрального района, где каждый шорох катался по стенам замкнутого пространства и разносился в каждой квартире. Никита вышел из подъезда, тщательно обмотав шею шарфом. Только когда ниходишься в родных местах начинаешь видеть цвет этой жизни. Парень находу обвёл взглядом тесный старый П-образный двор и прищурился от луча солнца за облаком. Оказывается, не такой уж и серый, как тебе казалось. Упорно лет десять жители не сдавали с боем свой клочок жизни под переделку жадным бизнесменам. На другой стороне проспекта уже давно в домах-коробушках открыты офисы, рестораны, отели, а правая сторона не сдавалась, существовала своей тесной, уютной, вековой жизнью. Себе было неловко признаться, но Костина затея вернуться к родителям оказалась неплохим лечением.

Кстати вот и он. В конце тоннеля, между проспектом и домом, уже виднелся капот авто, за рулём которого, в ожидании, Субботин успел закемарить.

– Здесь машины не ставят, камеры стоят. Тебе штраф припишут в пять тысяч, – промямлил Никита, усаживаясь на заднее сиденье.

Костя негодующе пропыхтел и, не глядя в лобовое стекло, быстро встроился в поток машин.

– Припишут – заплатим. Какие проблемы? – говорил он так усмешливо, высокомерно, что Ник прятался за водительское сиденье. От глаз подальше.

Трижды, как и Никита, Субботин успел подумать о ненужности этой встречи. Ошибочные обещания, слова для разрядки обстановки, только и всего. Но нелюбимое свойство характера лезло наружу – оба готовы были довести дело до конца. Бассеин, значит бассеин.

Разговор между пассажиром и водителем пошёл хорошо, даже очень, поэтому до спортивного комплекса "Лазурный" они ехали не говоря друг другу ни слова. В раздевалке переодевались как можно подальше друг от друга.

Никита нехотя снимал одежду, ощупывая ладонями свои тощие руки, плечи и старался не смотреть на худые ноги. Страшно подумать, что могут в нём увидеть карие глаза мужчины, да и остальные люди вокруг.

– Идём? – быстро Костя сменил экипировку спортивного стиля на пловца-профессионала, пока Толмачёв возился с резинкой на шортах для плавания. Они были против него – стали на размер меньше и теперь тазобедренные кости выступали как неровные скалы Чёрного моря. Последствия гибельного сентября.

– Иди. Я сейчас, – сбивчиво ответил парень, не решаясь выглянуть из-за шкафчика. Неуютно, позорно, как в детстве, казаться в свои двадцать лет прыщавым школьником со слабыми ногами.

Их первый заплыв прошёл неудачно. Пока Костя рыбой плавал по тёплым дорожкам, Толмачёв переминался с ноги на ногу у борта. Вот, сейчас к нему подойдёт администратор и укажет тощему мальчику место: выдаст спасательный круг и отправит в «лягушатник» к детям. Так, спустя час, двое уехали так и не поплавав.