Шрифт:
— Трусы с начёсом тебе надо! — рык в коридоре встаёт такой, что разбуженный охотником гризли сдохнет от зависти. Я пружиной разгибаюсь, судорожно натягивая пониже платье. — Вы поглядите, кофту напялила, а юбку, что ли, забыла? Ты для кого попец в эту сетку рыбацкую упаковала, бесстыжая?
— Ну не ворчи, я правда быстро, — позорно канючу, делая вид, что не слышала вопроса. — Одна нога там, другая здесь! Честно-честно.
— Не доросла, говорю, ночами шастать! — гаркает она, выставляя фигу перед моим обалдевшим лицом.
— Мне уже есть восемнадцать, — напоминаю с отчаяньем. Ещё чуток и взвою от досады.
— Пока ты живёшь в моей квартире, моё слово — закон. Появится парень, вот с ним и ходи. Я всё сказала. — хмыкает бабуля, ставя меня этим условием в тупик. — А будешь нудить, ещё и матери позвоню. У неё как раз в это время пусто на кассе, пусть задаст тебе трёпку…
— Тут такое дело… — выпаливаю, потупив взгляд. — Я с Яном иду. Мы встречаемся. Вот.
Вру на голубом глазу! Терять мне нечего. Легче разговорить бревно, чем объяснить Святу, почему я его кинула. Об остальном я, как обычно, подумаю завтра.
— Ох, батюшки! — Картинно хватается за сердце хитрая бестия. — Я таки вместо «парень» сказала «утырок»? Боже упаси так опростоволоситься. Короче, на чём я остановилась, пока ты меня не перебила?
— Что ты меня отпускаешь?
— Вот же заладила. Ладно, его-то я хоть знаю, где найти, чтоб грохнуть... Так и быть, чешите. Но при одном условии! — рявкает она, перекрывая мой счастливый визг. — Наденешь, что я скажу.
При виде того, как прабабушка ковыляет к ветхому ларцу, я понимаю, что затея соблазнить Свята ещё никогда не была так близко к провалу.
— Да где же? Сейчас, сейчас… Есть у меня одна вещичка. Для особого случая берегла… О! Нашлось, родимое.
— Прелестно, — уныло вздыхаю, когда она встряхивает чёрное платье времён бабкиной молодости.
Над плотной тканью из шерсти взлетает одинокая моль.
— Ну вот, смотри как хорошо, — приговаривает седая законодательница моды, упаковывая меня в орудие пыток от допотопных кутюр. Мало того что колючее, так ещё пахнет замшелостью… брр! — Поясница в тепле, коленки прикрыты… А вырез, погляди, хороший какой, — довольно хмыкает она. — Ирод этот твой скорее глаза сломает, чем взглядом нырнёт, куда не положено.
Вот именно!
— В нём жарко. — Передёргиваюсь от вновь накатившей досады. — Там же танцы будут! Я вспотею, и надо мной все будут угорать.
Взгляд прабабушки теплеет на пару тонов, по крайней мере, настолько, что в нём уже не читается желание безжалостно запереть меня в кладовке и выкинуть ключ в канализацию.
— Пускай. Надо мной тоже смеялись, до шестидесяти лет, — загадочно хмыкает она.
— А что случилось потом?
— Потом некому стало смеяться. Хожу по кладбищу, хихикаю в одиночестве.
— Я не могу его надеть, здесь моль проела, — понуро морщу нос, разглядывая себя в зеркале. И ведь не вру, на груди действительно съеден шмат с горошину.
— Точно! — Старческая скрюченная фигурка с невообразимой ловкостью для своих лет прошмыгивает к трюмо. — Моя счастливая брошь! Вот, держи. Мне её твой прадед подарил. — Глаза за стёклами очков поддёргиваются мечтательной дымкой. — Помню, мы в тот день первый раз поцеловались.
— Спасибо, ба, — сглатываю ком, образовавшийся в горле, пряча дефект на платье под серебряной жар-птицей.
— Ты мне гляди, шибко не расслабляйся. — Грозит она пальцем. — Полезет к губёшкам, тресни его хорошенько! В щёчку пусть клюнет, если прям невтерпёж. Не больше! Ну всё, поторапливайся, — властно взмахивает рукой в сторону двери. — Я засекаю твоё «честно-честно».
— Да ты ложись, что я дверь сама не открою? — отмахиваюсь, навскидку прикидывая, сколько часов может занять осада Аристова, но ловлю на себя пронизывающий сомнением взгляд и спешу ретироваться: – В смысле, да, конечно, ба. До полуночи буду как штык!
Смерив меня ещё одним острым взглядом, она наконец удаляется к себе, а я же, тихо ликуя, выбегаю на лестничную площадку и показываю язык в сторону квартиры Яна.
Такси без приключений привозит меня к клубу. Глядя на очередь, выстроившуюся у входа, я малодушно радуюсь холодному времени года. Винтажного-то наряда под пальтишком не видно, иначе не пройти мне фейсконтроль, как грешнику в ворота рая.
Однако что-то неуловимое сбивает мне весь настрой, стоит заметить перед собой чернявый затылок. Нехорошее предчувствие усиливается по мере того, как парень начинает поворачиваться, открывая моему взору безупречный профиль и… до пошлости банальный букет красных роз!