– Может это потому, что если человеку хорошо, то он хочет поделиться этим состоянием с тем, кто ему нравится?

Сережа уклончиво качнул головой.

– Возможно. А может дело в том, что чувство юмора во многом определяется жизненными взглядами. И если в паре один не смеется или они смеются над разными вещами, то им будет трудно вместе.

Алиса сосредоточенно доела медовик, а потом кокетливо посмотрела на Сережу.

– Похоже я не просто так тебя сегодня встретила. Мы готовим внутренний тренинг про то, как проводить собеседования. Я хожу по разным командам и предлагаю руководителям выступить или просто собираю их опыт, чтобы рассказать сама. У меня уже большая пачка умных вопросов, головоломок и тестов, так что мне бы хотелось разбавить ее чем-то вот таким житейским. У тебя есть похожие штуки для собеседований?

– Ну кое-что есть, конечно. Собственно у меня в основном только такие штуки и есть. Я проверяю человеческие навыки, а профессиональные компетенции смотрят Саша или Вова.

– Ну давай твой топ-5. Или хотя бы топ-3, – Алиса достала телефон и приготовилась записывать.

Сережа немного подумал.

– Как правило я спрашиваю человека, как он провел свой последний отпуск. Или узнаю, о чем он может говорить долго и с удовольствием. Я шучу и наблюдаю за его реакцией. Я смотрю на опрятность одежды, ногти и волосы. Но основное – это испытательный срок. Во время него я принимаю главное решение.

– А как ты его принимаешь? На что ты смотришь во время испытательного срока?

– На все. Как он обращается со временем. Например, когда он пишет “буду через 5 минут” он приходит через пять или пятнадцать? Или когда обещает какой-то срок запуска, то какова точность этих прогнозов?

– Ясно, да. А что еще?

– Обычно первое время мы вместе ходим на обед, и там я смотрю, как человек разговаривает с официантом.

– А что тут такого?

– Некоторые общаются с ними как с прислугой.

– Хм… Алиса что-то записала в телефоне. – Что-нибудь еще?

– Я обращаю внимание, как человек реагирует на мои косяки и как он себя ведет, если ошибается сам. В любом проекте бывают “факапы” и срывы, и мне важно, чтобы человек мог признавать свои ошибки и исправлять, а не объяснять, почему не получилось, или кто виноват.

Алиса выглядела довольной.

– Хорошо, что я зашла сюда, мне нравятся твои штуки. Не хочешь выступить с этим?

Сережа покачал головой.

– А почему?

– Да чего тут рассказывать. Какие-то доморощенные правила.

– Ясно, – засмеялась Алиса. – Можно тогда я сама расскажу и сошлюсь на тебя?

– Расскажи.

– Спасибо. А ты, если передумаешь – приходи. На внутренних тренингах атмосфера спокойная, без пафоса. Приходят только те, кому реально интересно, так что получается душевно.

– Естественный отбор, – вспомнил Сережа слова Николая.

– Типа того, да.

Алиса помахала телефоном.

– Пишут, что можно возвращаться. Ты пойдешь?

– Нет.

– Какой ты загадочный, – сказала она, округляя глаза. Ну ладно, счастливо оставаться.

Она вышла из кулинарии, бросила скейт перед собой и ловко на него запрыгнула.

Глядя ей вслед, Сережа размышлял о перемене своего состояния. Еще полчаса назад он выискивал любой предлог, чтобы соскочить с завтрашнего семинара, а сейчас был полон сил и решимости.

Он вдруг ясно почувствовал, что хочет пойти на семинар, несмотря на волнение и неизвестность. Что это его решение, и для него это важно. Словно его влечет туда какая-то неясная сила, которая больше, чем простое любопытство.

– Естественный отбор, – усмехнулся он про себя, выходя на улицу.

Часть 3.

Здравствуй, мир

Уроборос

Семинар проходил в Лужниках, на территории бывшего завода “Союз”. По дороге в такси заиграла Twist in my Sobriety, и эта “рука”, протянувшаяся из детства, подхватила и перенесла Сережу в меланхоличное безвременье.

Вместо связанных мыслей приходили смутные чувства и мимолетные сцены из давнего прошлого, сплетающиеся причудливым образом с прошлым посвежее. Иногда этот странный телевизор напоминал что-то любопытное, что Сережа хотел бы запомнить, но уже в следующий момент понимал, что забыл. Сначала внутренний троллейбус провез его сквозь какие-то рыночные развалы 90-х, потом появились недавние рабочие кадры из офиса Мандельвакса, затем была школа, над которой парашютисты в небе сцепились в индийский символ ОМ и приземлились на дерево с ковра-самолета Дзико. Потом было что-то совсем невнятное, а затем Сережа долго катился на лонгборде вдоль Venice Beach в Лос-Анджелесе. Скейт мягко шуршал по ровному покрытию специальной дорожки, с океана дул прохладный ветер, а в небе кричали чайки. Где-то вдали послышалась флейта, ее звук стал отчетливее, громче, и вот уже она полностью вышла на первый план. Сережа помнил этого старого индейца с длинными седыми волосами и шрамом на лбу. Он видел его во время одной из поездок в Америку. Старик сидел на невысоком бетонном заборчике рядом с дорожкой для катания и играл на флейте. Его мелодия была грустной и вечной, как небо, море и ветер. Сережа был уверен, что забыл ее, однако сейчас она звучала совершенно отчетливо, и он сразу понял, что мелодия предназначена именно для него. Он чувствовал, что она сообщает ему что-то важное, и оно вот-вот станет ясным. Сережа уже приготовился что-то понять, но вместо этого раздался неприятный громкий звук, который моментально вернул его в такси. Оказалось, что они уже приехали, и водитель сигналит разлегшейся на дороге собаке.

– Мы на месте. Внутрь заехать не смогу, у них тут строго, – сказал он.

Сережа вышел и направился к проходной. Зайдя туда, он остановился. Казалось, что время забыло про это место и обходит его стороной. Затхлый запах, серая цементная плитка на полу, мерцающие гудящие лампы, на стенах выцветшие бланки заявлений с трафаретными заголовками. Крошечное окошко выдачи пропусков располагалось примерно на уровне пупка, поэтому, чтобы заглянуть туда, требовалось совершить поклон кому-то по ту сторону окошка. Кому-то, наделенному правом пустить тебя или нет. Окошко было закрыто изнутри.