Пугливо озираясь, он добрался до причала, где на маленьких резных лодочках, украшенных цветными атласными лентами и цветами, любили кататься дочери хозяина Дворца.

Цзин Си забрался в лодку, оттолкнулся веслом от мостика и позволил широкой реке распоряжаться его судьбой.

Дворец Гаофэй со дня своего основания был как переходящее знамя. Злой рок сопровождал всех его владельцев, начиная с основателя Дворца, казненного вместе с его семьей за измену императору, и заканчивая всеми, кто владел им после. За особые заслуги перед империей Тянься 4 очередной талантливый заклинатель 5 получал этот лакомый кусок, но не проходило и десятка лет, как его голова катилась по земле, разбрызгивая вокруг багровую кровь. Долго Дворец не пустовал – тут же находился другой верный слуга империи, достойный получить в дар самый богатый двор в Сычуани.

Восемь дворов сыхэюань 6 были обнесены каменной стеной с четырьмя смотровыми башнями. Крытые галереи соединяли между собой тридцать два здания в три яруса – ни один из богатейших горожан Сычуани не мог позволить себе подобный размах.

Пятнадцатого числа четвертого лунного месяца все жители Чэнду стекались к центру города, где на десятки ли 7 раскинулся Дворец Гаофэй. Душные толпы народа грудились вдоль главной улицы, расчищенной солдатами Дворца. Тысячи лиц, женские, мужские, детские и смятые морщинами, возбужденные, взволнованные, были обращены к роскошным повозкам. Окна их были завешаны тяжелыми парчовыми шторами, мешавшими разглядеть тех, кто сидел внутри. Тысячи голосов бурлили, смешиваясь в единую какофонию, которая своей мощью могла расколоть Небеса.

У самого Дворца пространство в шесть чжан 8 пустовало: простые люди испытывали необъяснимые трепет и благоговение и не решались приближаться к главным воротам.

Красное дерево, служившее материалом для стен Дворца и его величественных колонн, в ярком свете красных праздничных фонарей полыхало багрянцем. Черепица на крутоизогнутой крыше была чернее ночного неба. Легкий теплый ветер трепал алый шелк занавесок в распахнутых окнах.

Ровная шеренга прислуги в одинаковых пунцовых одеждах, с одинаково собранными волосами, заколотыми нефритовыми шпильками, встречала гостей. С ярко-алых губ не сходили приветственные, раболепные улыбки, превращавшие лица в дьявольские маски с пляшущими на них багровыми тенями. Подобранные по одному росту и телосложению, они сгибались в глубоком поклоне, выпрямлялись на мгновение и кланялись вновь, уже следующей повозке.

У мраморных ступеней, ведущих к возвышающемуся на двухъярусной террасе павильону Великой радости, повозки разворачивались. Слуги отодвигали парчовый полог. Богато одетые главы Дворцов ступали на вымощенную белым камнем площадь парадного двора.

Мужчины, несмотря на жаркую погоду, шуршали тяжелыми многослойными одеждами, подчеркивавшими их статус. Жены в летящих шелках плыли рядом. Их стройные фигуры сверкали золотыми тиарами, нефритовыми подвесками и драгоценными камнями в тяжелых серьгах.

Следом за ярким светом свечей из окон Дворца Гаофэй полилась музыка, что стало сигналом начала торжества. Двое стражников затворили парадные дверные створки. Прислуга, носящая угощения в зал, проскальзывала в небольшие проемы с восточной и западной сторон павильона.

– И что я высокородным не родился? – прищелкнул языком молодой стражник, принятый на услужение совсем недавно, одновременно со вступлением во владение нового хозяина. – Тоже сейчас жевал бы оленину, рисовым вином запивая.

Его напарник, низкорослый плотный мужчина, похожий на поседевшего кабана, неодобрительно хрюкнул:

– Помалкивай.

Молодой стражник повел плечами. Стоять на месте всю ночь напролет – то еще удовольствие. Особенно когда из павильона тянет жареным мясом и специями. Велика радость – поступить на службу к императору, чтобы его поставили следить за новым хозяином Дворца и писать на него доносы. Где тут место подвигам, которых так жаждет молодая кровь?

Из сетований на судьбу его вырвал холодный безжизненный голос:

– Где я могу найти начальника стражи?

За спиной у него невесть откуда выросла женщина лет двадцати пяти. Она была очень высокая – выше, чем позволено быть женщине – и худая, настолько, что, казалось, тонкие кости вот-вот порвут белую кожу. Кожа эта не имела ничего общего с благородной бледностью девушек и женщин из богатых домов, никогда не трудившихся целыми днями на солнце. Кожа этой женщины походила на покров обескровленного трупа. Ее длинные крючковатые пальцы сплелись на уровне живота в сосредоточенном жесте. Узкие колючие глаза, черные, как бездонная пучина, на хищном лице безжалостно впивались в каждого, кто попадал в их поле зрения.

От ее взгляда молодого стража пробрало холодом до костей. Даже здесь, в жарких южных землях от нее исходил мороз, а кожу, казалось, покрывал иней. И на женщину она походила мало. Совершенно плоская и без явных изгибов, она была одета в черные одежды, больше мужские, чем женские. Тонкие запястья плотно обхватывали кожаные наручи.

Молодой стражник испытал необъяснимое отторжение, и грубо выплюнул:

– Зачем? Он занят, ему некогда…

Сильный тычок под ребра заставил его замолчать.