–  Как так?
–  не понимал Тяй происходящего.

–  Да видишь ли, - растерянно начал говорить ротан, - я подумал, что тебе будет трудно одному, скучно.

–  Что вы говорите?!
–  воскликнул нанимала.
–  Как можно скучать в окружении таких великолепных созданий, как порхающие цветы, они же бабочки.

–  Не про то разговор, - обиделся ротан, - я имею в виду близких друзей. Без них трудно в таком мероприятии, как перегон бабочек. Вот я и подумал…

–  И меня про это не спросив… - вздохнул Тяй.

–  Ты не рад?

–  В общем, конечно, рад, но как твоё хозяйство?

–  Ничего, перетопчется, хотя на всякий случай я попросил Дуську присмотреть за ними.

–  Интересный поворот, - задумался нанимала, - сова приглядывает за мышами и воробьями.

–  А что тут интересного? – пожал плечами ротан и сурово посмотрел на Хтырьтебя.

–  Нет, я просто подумал, что ведь совы ловят мышей, и всякое прочее…

–  Ловят вне моего дома, а под крышей они очень даже дружны. И мне кажется, она их окружит материнской заботой.

–  Я тоже с тобой согласен, - спешно согласился с ним нанимала, - иногда для расшалившихся мышей нужна материнская строгость.

–  Что вы всё о мышах да совах, - требуха нежно отодвинулась от панциря и достала из-под фартука вязанные носки.
–  Это тебе, Тяюшка. А то, что Пупырь с тобой отправится в перегон, я не знала, поэтому у меня нет ему дорожного подарка, - она виновато развела руками.

–  Подожди, дорогая, - сказал Кетмень, - у меня есть славные перчатки, в самый раз для перелётов.

–  Ох, Кетмень, - потряс головой ротан, - ты уже требуху называешь «дорогая»?

–  А что тут странного?
–  буркнул панцирь. – Она теперь моя невеста, мы решили зимой пожениться.

–  Вот те раз!
–  Тяй почесал за ухом.

–  Да, - игриво проговорила требуха, - и тебе, Тяюшка, большое спасибо за это. Открыл мне глаза.

–  Вообще, это не я, а Пупырь увидел, что вы неравнодушны друг к другу.

–  Неужели?!
–  всплеснула руками Ус.
–  Но ты же мне об этом сказал.

–  Да, но первым был Пупырь, он у нас глазастый.

–  Всё отлично, всё прекрасно, - затараторил нанимала, - я всех поздравляю, но, к сожалению, времени осталось в обрез. Пора улетать, сегодня отбывает последний недельный дирижабль, вам, друзья мои новоиспечённые погонщики, места уже забронированы, так что прощайтесь с молодожёнами – и в путь.

На Лысой поляне у старого дуба без вершины (когда-то молния посчитала его рост великоватым) пришвартовался дирижабль. Туда они шли, казалось, целую вечность. Суматохой, прощанием, советами, дружеским похлопыванием по спинам, просьбами, всхлипами был наполнен этот, в общем-то, короткий путь. Тяй надеялся тихо, без шума удалиться к своему месту назначения, но многие окружающие его жители и знакомцы узнали, что он стал погонщиком и отправляется в своё первое путешествие. Они выходили на дорогу, ведущую к поляне, чтобы попрощаться с ним, но, как выяснилось, ещё и с ротаном. Последнее обстоятельство привносило дополнительные охи, с оттенками удивления и восхищения, что также сказалось на скорости их продвижения. Когда до поляны оставалось не больше сотни метров, Хтырьтебя уже нервно заламывал руки, тёр свой и без того покрасневший нос, вскрикивал, постоянно говорил, чтобы народ не толпился на дороге, и, подпрыгивая, махал руками капитану дирижабля грейту Мистралю.

Дирижабль с ярко-оранжевыми буквами на гон- доле, которые с трудом читались – что-то типа «Альматрос», «Альбатрос» или, на худой конец, «Альбинос», – возвышался над поляной и лесом, как последний оплот нерушимости мира. И все, кто когда-либо видел этот чудовищный сплав техники и сумасшествия (попросту говоря – мысли), считали, что оно (он, она) носит гордое имя птицы «Альбатрос». Дирижабль носовой частью оболочки был прикреплён к мачте, а к гондоле был приставлен трап, у которого стоял капитан и с невозмутимостью айсберга взирал на происходящее, попыхивая папиросой. А когда разношёрстная компания провожающих подошла к трапу, капитан, не вытаскивая папиросы, процедил с мрачностью предстоящего шторма:

–  Забронировано только два места, остальным нужно ждать следующего рейса.

–  Так улетают только двое, - заискивая и хихикая, проговорил нанимала.

–  Остальные провожающие, - хмуро подтвердил ротан.

–  Тогда хватит рассусоливать, я уже на полминуты задержал отлёт, грузитесь.

Хор пожеланий и прощальных напутствий усилился до легкого рокота проходящего поезда (если его можно назвать легким). Ротан и скрыга выбрались из толпы и поднялись по трапу. За ними шествовал Мистраль, и как только они нырнули в дирижабль, он тут же захлопнул небольшую дверь, покрутил какой-то винт и уже дружелюбно сказал, указывая на пустующий пассажирский салон:

–  Выбирайте любое место, наш «Альбинос» приветствует любых пассажиров в своём ненасытном брюхе.

–  Так вы же сказали, что осталось только два места!
–  удивился ротан.

–  Если забронировано два, то значит, имеется в наличии два, тут вам международная магистраль, поэтому строгость, дисциплина и никаких путаниц.

–  Странно, - протянул ротан, - а я думал, что ваш летательный аппарат зовут «Альбатрос».

–  Ещё чего!
–  фыркнул капитан.

–  Ну не знаю, гордая птица и тому подобное…