Псов заметили не сразу, а когда поняли, какая опасность им грозит, бежать было уже поздно. Отцовские мечи, которые они и держали-то несколько раз в жизни, в их руках оказались бесполезными кусками железа.

Ему никогда не забыть ужас, испытанный в те бесконечно долгие минуты. Закрыв глаза, чтобы не видеть оскаленных пастей тварей, Нил принялся молиться всем богам подряд, но не боги пришли на помощь, а те, кого презирали даже самые жалкие представители городского отребья.

Двое осквернённых, охотившиеся неподалёку, быстро расправились с псами и, пожурив мальчишек за легкомысленность, отвели назад в город, травя по дороге байки об обитающих в Пустошах монстрах.

Нил давно уже забыл имя девочки, в которую был беззаветно влюблён в юности, он даже не смог бы сказать наверняка, как звали того друга, которому принадлежала идея выйти за городские стены, но номера тех, кто спас ему жизнь, он будет помнить до самой могилы. С тех пор каждый раз при слове «выродок», которым так любят называть осквернённых, его охватывал праведный гнев. Выродок не способен рисковать своей жизнью ради незнакомцев, выродок никогда не подаст руку помощи и не заступится за слабого. Выродок как раз тот, кто написал Кодекс Скверны и создал Легион.

— Моя Роуз, — шептал Нил, глядя на безмятежно спящую дочь, — моё маленькое чудо! Что нам теперь делать-то?

За стеной не прекращались заунывные причитания Кэтт, повитуха всё говорила и говорила что-то ей в утешение. Самое страшное горе приходит неожиданно. Нил всегда надеялся, что его семью не затронет эта беда. Не рождение осквернённого ребёнка пугало его, а то, какая участь ждёт несчастное дитя.

Дважды его семье улыбалась удача: вон какие мальчишки растут! Три года, каждую неделю, не пропустив ни одного назначенного дня, они водили сыновей в Надзор. Сколько счастья и облегчения он видел в глазах Кэтт, когда оба раза по истечении трёх лет они получали документ, подтверждающий чистоту крови.

Но в этот раз боги поглумились над ним, исполнив заветное желание. Не сам ли он молил Карну о дочери? Вот и получил, чего хотел! И что теперь? Неужели ему собственноручно придётся отдать родное дитя в кровавые лапы Легиона?

Уже скоро какой-нибудь напыщенный индюк из Надзора будет лапать своими грязными пальцами Роуз, осматривать со всех сторон, как куклу в игрушечной лавке. Потом передаст ищейке, и больше Нил никогда не увидит дочь. Не порадуется её первому в жизни шагу, не услышит её первого слова, если, конечно, малышка способна говорить. Но разве это важно? Она ведь его плоть и кровь!

Сможет ли он спокойно жить, если откажется от дочери? Как смотреть в глаза сыновьям, когда спросят, где их сестра? Да и как можно отречься от собственного чада!

Сразу вспомнился Фред, сосед по улице. Его жена долго не могла забеременеть, и вот, два года назад, случилось чудо — родился долгожданный сын. Говорят, вроде обычный ребёнок, но по пальцу на руках недоставало. И за ним пришли из Легиона.

Фред держался какое-то время, жил как прежде, делая вид, что ничего не произошло. С какими демонами внутри себя тот боролся по ночам, одним богам известно, но спустя полгода вздёрнулся на дереве за домом. Поговаривали, перед смертью совсем умом тронулся, всё о каком-то Стальном Пере твердил.

Это уже потом слухи о сопротивлении дошли и до Нила. Видимо, Фред знал, что мог спасти сына, и винил себя за малодушие, за то, что добровольно отдал собственного ребёнка, даже не попытавшись бороться.

Можно смириться со многим — с гибелью близких, с нищетой, с увечьем, в конце концов. Не умей люди приспосабливаться, человечество вымерло бы сразу после войны. Но хотя бы раз в жизни каждый оказывается перед особым выбором, и только некоторые, вопреки благоразумию, отказываясь смириться, становятся на самый сложный путь. Он-то и определяет дальнейшую судьбу и саму суть смельчака, и награда в конце такого пути так же высока, как и риск лишиться всего, даже жизни.

Нил не сомневался, что сейчас стоит на этом самом перепутье, и времени на раздумья почти не осталось. Часики затикают, как только акушерка перешагнёт порог его дома.

И у него всего два варианта: повторить судьбу Фреда или встать на опасную тропу в попытке спасти Роуз. Выбрать первое, конечно, разумнее и проще, да и вешаться за домом он не намерен — ещё сыновей поднимать на ноги. Но жить с таким грузом на душе гораздо страшнее смерти, или зря его тогда спасли те осквернённые?

Ожидание неизвестности стало самым тяжёлым испытанием за последние недели. Нил подскакивал при каждом звуке и разочарованно возвращался к окну, убеждаясь, что это всего лишь сквозняк хлопнул дверью или старуха-хозяйка что-то уронила внизу на кухне.

Бродячий торговец фруктами, к которому его направил бармен из Рубиновой Капли, приказал ждать. На вопрос, как долго, грубо бросил, что этого не знают даже боги: может, три дня, а может, и все десять. Вдогонку посоветовал не шататься по городу лишний раз, а лучше и вовсе не покидать убежища.

Правда, не ясно, для чего торговцу понадобились адрес прежнего дома и имена всех членов семьи. Какое им дело до его прошлой жизни, если только не решили растащить брошенное второпях добро? Хотя пусть забирают всё, что найдут, лишь бы не обманули. Десять золотых, отданные тому типу с Гнилого Проулка, — ничтожная плата за будущее дочери. Нил бы отдал всё, если бы потребовалось — без наводки ему и в жизни бы не выйти на Стальное Перо.