— Обязательно, когда подрастешь. Да и разговоры, знаешь, часто преувеличены, — по телу бежит ток, потому что я вспоминаю о другой байке. — А слушай. Про разговоры. Правда, что фигуристы женятся на партнерах?

— Ой, не все, конечно, — отмахивается она, но вдруг смотрит на Диму, который во сне выглядит еще более смазливым. — Но да, такое часто бывает. Просто, когда катаешься, нужно чувствовать партнера. Верить ему. Может быть, даже любить его. Так учит нас тренер, — смущается она, а я ощущаю, как кровь вскипает во всем теле, как внутри растет гнев, так долго подавляемый.

— Прилетели? — вдруг спрашивает «принц», и я смотрю на него. — О, наш ботан опять не спал? Иногда ты напоминаешь мне робота.

— А ты мне девчонку, — сам не понимаю, зачем говорю, но Дима ожидаемо напрягается.

— Я не девчонка.

— Ну помнишь песню, что только мужчины играют в хоккей?

— Ты что, думаешь, не смогу сыграть в эту варварскую игру? — смеется он, но мне не смешно. И Мире тоже.

— Не надо, Дима. Ярослав, это глупо.

— Ну разве детство не для этого дано, чтобы совершать глупости? — усмехаюсь я и наклоняюсь к Диме. — Ну что, забьемся, что ты не забьешь мне ни одной шайбы?

— А если забью?

— Забирай, что хочешь, — говорю, не подумав. И Дима, словно прочитав мои мысли, мельком смотрит на Миру, что толкает меня.

— Ярослав, хватит! А если он ногу повредит?

— Ничего со мной не будет. Если забью тебе гол, ты отдашь мне свой скутер.

Хороший выбор. Жаль, что ему никогда не видеть этой игрушки.

— По рукам.

— Придурки, — обижается Мира, и тут просыпается Нина, как раз, когда пилот объявляет снижение в Новосибирске.

Мирослава

По началу мы забыли про тот глупый спор. Нет, я не считала Митю слабаком, но ему было далеко до жестких хоккеистов, которые врезались в друг друга на полной скорости, чтобы отбить шайбу.

Я ни словом, ни намеком не напоминала мальчикам. Только Ярослава попросила отказаться от спора, когда он как-то вечером заметил, что Дима струсил.

— Ну знаешь, — разозлилась я, отодвигая от себя шахматы, в которые он пытался меня научить играть. — Это как просить суслика нападать на льва. Смешно и глупо. А главное опасно.

— То есть, ты меня считаешь львом? — его самодовольную рожу в тот момент я запомнила на всю жизнь.

Ну вот словно он не знал, что его боятся. В его команде. В классе. Даже старшеклассники не задирали его, как других. И дело даже не в том, кем является его отец. Ведь не все знали в лицо сына Распутина.

Это подсознательная осторожность перед хищником. Я и сама порой сжималась, если чувствовала его холодный гнев. А чем чаще я общалась не с ним, тем он становился сильнее.

— Можно подумать, ты не знаешь, — закатила я глаза. — Мне надоели шахматы. Пойдем лучше порисуем.

— Значит, лев? — встал он и пошел за мной, пока я продолжала жалеть о сказанном. Хотя.

— Да, лев. А львы мудрые. Не провоцируй Митю.

— Не буду. Но если он напомнит или заденет меня, то я отказываться от спора не буду.

И он не отказался.

Через неделю к нам в раздевалку зашел Ярослав, тем самым обратив на себя внимание всех девчонок. Но ему было плевать на них всех. Он коротко кивнул, просто сел и стал ждать нас с Митей, подкидывая в руке шайбу.

— Ярослав, ты сейчас кого-нибудь ударишь.

— Трусишка. Это ничего. Все вы фигуристы такие, — я даже внимания не обратила. Он вечно смеется над нами. По-доброму. Ну ведь и правда в его словах есть. Чем надо думать, чтобы играть в эту жестокую игру?

— Подожди нас там, пожалуйста, — он щелкнул меня по носу и сразу встал, даже не пытаясь возражать.

— Яр, — начал Митя, и у меня от нехорошего предчувствия задрожали руки.

— Митя, одевайся. Мы же хотели пончики поесть.

— Что?

— Лед сейчас сможешь выбить?

— Зачем?

— Дима, прекрати!

— Ну так у нас вроде спор был. Про то, что я тебе шайбу забить не смогу.

— Ты не забыл?

— Мальчики! Ну, пожалуйста! — закричала я. — Ярослав!

— Да не парься ты. Просто детские шалости. Кстати, я схожу за снаряжением для тебя.

— Стой, — остановил его Ярослав и кивнул на свои коньки. — А без снаряжения боишься?

— Ты с ума сошел?! — повернулась я к Диме, но в глазах горел такой дикий азарт, что остановиться он бы не смог даже под страхом смерти. — Ярослав, скажи ему!