Шрифт:
– Но вы подвергаете себя большому риску.
– С вами? Нет! Я, кажется, убедилась, что вы очень храбрый молодой человек, - смеясь, сказала Одарка.
Сигнал, подобный мелодичному звуку горна, прервал их разговор.
Хмуро насупившись, прошагал на палубу субмарины Мерс в сопровождении матроса.
Серебряков крепко пожал руку Ветлу гину:
– Счастливого пути, Владимир Петрович!
– Спасибо, Григорий Антонович.
Раздался второй сигнал. Все отбывающие вошли в субмарину и прильнули там к иллюминаторам.
Крышка люка захлопнулась, и, погружаясь в воду, субмарина пошла вдоль туннеля к выходу в море...
XIV. ИДЕЯ ДЖАЙНА ФАУ
Юра прислушался к шагам за дверью:
"Что это их так много там собралось?
– подумал он.
– Парад у них, или собрание?..".
Мальчик тоскливо огляделся вокруг. "Его темница напоминала пещеру: темные из грубо отесанного камня стены, каменный пол, ни одного окна; сбитый тюфяк, служивший маленькому пленнику постелью, валялся в углу. Грубый стол с кувшином воды и куском черствого хлеба и сам Юра, сгорбившийся на табурете, - все это тускло освещалось светом аргоновой плошки-колбочки, мерцавшей на потолке.
Мысли мальчика вяло плелись одна за другой и расплывались, не додуманные до конца. Общая вялость и апатия у Юры пришли на смену бурной тоске первых дней плена, когда он бегал по своей темнице, стучал в дверь и требовал, чтобы его "немедленно выпустили, иначе им не поздоровится". Он грозил рассказать отцу и деду Андрейчику все-все.
Его угрозы и плач слышал только молчаливый тюремщик, появлявшийся два раза в день в камере. Потом Юра притих, он долгими часами бесцельно бродил по своей темнице, или сидел, сгорбившись, на табурете.
Что с ним произошло, Юра до сих пор так и не уяснил себе в полной мере. Он отлично помнил, как ночью бежал на своем "Полярном жуке" с Арктании, как долбил киркой лед, как нашел во льду какую-то голову под стеклом в металлической коробке, как завертела его метель... Дальше Юра помнит, как сделал несколько шагов, затем пополз на четвереньках, куда-то провалился, сильно ударился головой обо что-то твердое, и наступила тьма. Очнулся он в тесной каюте, и первое, что увидел, было бледное, хмурое лицо какого-то высокого старика, склонившегося над ним.
– Жив?
– спросил старик и заморгал красными, воспаленными веками.
– Где я?
– спросил Юра по-русски и сел на койке.
Старик мотнул головой.
– Ю спик инглиш?
– Йес!
– ответил Юра. Он свободно владел английским языком, мать учила его и разговаривала с ним по-английски с самого раннего возраста.
Старик заговорил по-английски, но Юра с трудом понимал его; старик, видимо, говорил на каком-то жаргоне.
– Тебе не о чем беспокоиться, мальчик, ты у нас в гостях. Мы спасли тебя от смерти. Ты упал в трещину во льду, но мы тебя спасли. Ты должен благодарить нас.
Страшный старик смотрел в упор на мальчика, при этом его воспаленные веки часто моргали.
– Я очень благодарен вам!
– сказал Юра и вскочил с койки; голова у него заныла, словно заноза впилась в висок, но он все же превозмог боль, протянул руку старику и повторил:
– Тэнк ю!
Старик отодвинулся от него и засопел:
– Сиди на месте...
Юра сконфузился, его спаситель был явно чем-то недоволен.
– Вам пришлось со мной повозиться. Я понимаю, - быстро заговорил Юра.
– Но я не хотел причинить вам беспокойства.
Старик не ответил. Он приподнял рукав и поглядел на часы.
"Сердитый дед", - подумал Юра. Он сделал еще одну поптк; завязать разговор с необщительным стариком, тем более, что ему многое хотелось узнать.
– А что это за судно?.. Субмарина?..
– Это тебе незачем знать...
Старик собирался уйти из каюты.
– А вы знаете, я, кажется, кого-то из спутников Амундсена нашел во льду...
– сказал Юра, стремясь хоть чем-нибудь заинтересовать своего угрюмого собеседника.
Старик поднял брови и уставился на него.
– Кого?..
– Какого-то спутника Амундсена. Наверное... Иначе, кто же это может быть?.. Только почему у него голова в металлической коробке и под стеклом? Это мне непонятно.
– В металлической коробке?
– переспросил старик и уже с явным интересом поглядел на Юру.
– Да, большая круглая коробка и стекло перед лицом, как у водолазов.
Старик с минуту внимательно смотрел на Юру, часто моргая и посапывая, затем повернулся и, не говоря ни слова, покинул каюту.