Наталья терлась кончиком носа о носик Паши, а затем крепко прижала к себе, не особо обращая внимания на то; как он втирает ей в волосы спелый абрикос.

– Я тоже по тебе соскучилась, – нежно поцеловала она в макушку Пашу. – Родничок такой большой ещё, всё не заживает.

Она проронила это, но казалось, что хотела сказать что-то совсем иное, но постеснялась.

Я придвинулась к ней чуть ближе, давая понять, что хочу узнать, что на самом деле вертится у неё на языке, но вслух бормотала:

– Паша всячески подстраивался к родам, помнил про особенности таза мамы, поэтому и родился таким яйцеголовым с большим родничком. Катя, говорит, что дети понимают на уровне интуиции, природы, как должны проходить роды, а врачи нередко зря назначают кесарево.

Повисло молчание, и мы сидели втроём на диване, хотя нет, мы с Натальей сидели и стеснялись, а Паша вертелся в руках, как дождевой червяк на асфальте, и не стеснялся ничего, то смачно пукал, то пускал пузыри изо рта, то рвал журнал, принесённый свекровью, то кричал резко «Ааа» голосом орангутана.

Свекровь поджала под себя ноги и залезла на диван.

Я не могла поверить своим глазам: такая всегда по-королевски манерная она сидела, обняв свои колени руками, и сказала:

– Мне твоя Катя мою тетку Нину напоминает, у неё было восемь классов вечерней школы, поэтому после войны ее назначили руководить колхозом, а она, как мне признавалась, думала сначала, что озимые – это значит надо их прям в зиму, раскапывая сугроб, сеять. Собрала мужиков и говорит им, чего, типа удумали осенью. А они ей в ответ: вот, вроде, Нин, девка ты образованная, но дура.

Я рассмеялась от того, что Наталья Леонидовна голос так меняла, изображая мужиков и свою тетку, и поняла, что мне, пожалуй, впервые не стало обидно за то, что Катю сравнили с дурой:

– Подруга у меня хорошая, очень, она ребёнка ждёт сейчас.

– Да я знаю, Лен, – иронично произнесла свекровь, – о ней вчера на работе говорили, к тебе пришла, и у меня на языке «крутилось» спросить, как она, она ведь беременная от сына моей коллеги, видишь, как тесен мир, он с женой недавно из-за неё развёлся, вот и говорили о том, как он будет или нет с дочкой общаться, ей пять на днях исполнилось, а он не поздравил.

Я опустила голову, будто мне было стыдно за то, что Катя увела кого-то из семьи.

Свекровь улыбнулась и стала чесать себя за пятку, поймав мой удивленный взгляд, она рассмеялась:

– Ты чего так смотришь? Да, я могу сидеть, задрав ноги выше головы, могу чесаться, а ещё …

Тут довольный Паша, который всё это время рвал принесённый мне журнал, пукнул, и свекровь такая:

– Да-да, а ещё я пукаю, потому что я человек, а не красивая статуэтка, которой ты меня видишь, да и вообще недавно видела программу, что только ленивцы не пукают, а я не ленивец, не статуэтка, я обычный человек, и твою Катю я не осуждаю, понимаешь?

Я подняла глаза на свекровь и она, пытаясь разрядить обстановку, сказала:

– Обещаю тут не пукать, как Паша, но позволь побыть с тобой человеком.

Я кивнула и тоже задрала ноги выше головы.

– Твою Катю, я, возможно, понимаю больше остальных, – голос свекрови изменился, я никогда ни с кем особо не обсуждала свои отношения с папой Димы, но скажу тебе, скажу одно, только одно! Ни о чем не жалею, я была счастлива с ним.

Мне казалось, что на этом признание свекрови закончилось, потому что она заглянула в подгузник внука и встала со словами: «Сиди, я сама сменю подгузник».

Я начала листать погрызенный журнал, думая, что к осени пора покупать себе новые сапоги и уже приводить в форму, посмотрев ещё несколько страниц, я быстро сняла майку и достала из шкафа желтый сарафан на тонких бретельках, красивый, никто ж не мешает мне его дома носить, свекровь с Пашей вернулись, я поймала улыбку, как одобрение тому, что переоделась, ожидая, каких-то советов ну или комплиментов, но услышала:

– А расстались мы, Лен, с Евгением очень плохо: начали ругаться из-за какой-то мелочи, и в порыве гнева я сказала ему: «Да в гробу и видела я тебя белых тапочках», а через несколько дней у него остановилось сердце, врачи сказали, что не смог справиться с напряжением на работе, дома, с переменами в нашей стране после развала Союза. И меня не было на похоронах, понимаешь, любовниц туда не пускают, поэтому даже в гробу я его не видела, и для меня он навсегда остался моим Женькой, таким светлым, искренним, с конфетами «Птичье молоко» на каждую нашу встречу, с улыбкой на всё лицо и глазами, в которых мне не хотелось тонуть, мне хотелось в них плавать, как в горной реке, которая, с одной стороны, будоражит и охлаждает, а с другой стороны, вселяет в тебя страх, страх того, что ты можешь разбиться о камни.

Наталья спустила с рук Пашу, и он стал переставлять ножками, держась за диван и хватаясь, то за мои колени, то за торчащие из-под штанин комбинезона пальцы бабушки, она гладила его макушку, но смотрела куда-то в стену, и говорила уже будто не мне, а самой себе:

– И несмотря на законную жену, которая была старше его, несмотря на законных детей, которые по возрасту были моими сверстниками, я понимала с самого начала свою вторую роль.

Но лишь после смерти Женьки, когда стояла на линейке в школьном дворе рядом с Димой, держащим букет гладиолусов и конфеты «Птичье молоко», лишь тогда я поняла, что к этим отношениям меня подтолкнула тетка, хотя, вроде, при этом и я была не против.