Одной рукой Бренн вцепился Дуги в волосы, давя меж пальцами холодное желеобразное месиво, другой — рванул его за ворот рубахи. Он тянул бедолагу через сгустившееся время, будто через болото, выдирая из объятий медуз. Руки покрывались багровыми следами щупалец, но паника ослабила хлесткую боль от ожогов.

Вытащив Дуги, он принялся лихорадочно сдирать студенистые комки с его лица и шеи, располосованных множеством тонких длинных кровянистых разрезов. Широко открыв рот, Дуги глотал спасительный воздух. Но его лицо, веки, губы опухали на глазах, наливаясь дурной кровью. Бренна затрясло — он не понимал, что делать теперь… Дуги может погибнуть и от боли, и от удушья, которое вызывает яд в таком количестве, которое ему досталось. Как его спасти? — они на самом краю Черного зуба, времени в обрез, а главное — Бренн чувствовал — в крови после выброса осталось не так много яджу.

Будто во сне смутно слышались голоса, — слава Жизнедателю, на помощь уже примчались соседи-рыболовы. Подхватив страдальца за руки-ноги, вместе потащили его по волнорезу к берегу, где, оглушительно лая, метался Самсон.

— Беда! — просипел Бренн пересохшими губами, и пес, понимая это слово, ринулся по тропе вверх, к городским кварталам. Пучками водорослей и песком Бренн счищал остатки розовой слизи с тела Дуги, радуясь, что тот одет в рубаху и безрукавку, которые хоть как-то защитили его. Но на лицо, шею, руки и ноги было страшно смотреть. Как унять боль, как вывести яд? На что нацелить яджу?

Нужно делать все сразу — подарить Дуги хоть немного сил, ослаблять боль и уничтожать в крови отраву. Но он сам изнемогал от усталости и жгучей боли, как же ее вытерпит Дуги? — ведь щупальцы жалили его прямо в рот. И отек уже начал распространятся на шею.

Шатаясь, Бренн побрел за парнями, тащившими Дуги, и надеялся на чудо. Оглушительный лай рядом встряхнул его. Самсон привел за собой задыхающегося от бега Пепина и насупленного Дрифу, который от переживаний за молодого хозяина постоянно моргал. Великан подхватил Дуга с рук рыболовов и широкими шагами понес его к повозке, что-то неразборчиво мыча и раскачивая тяжелой головой. Осторожно уложив беднягу, Дрифа с Пепином погнали в Русалку. Растерянный Пепин пытался подсадить бледного, как известка, Бренна, но тот лишь махнул рукой. — Сам дойду, шевелись, Пепин! Дуга выручать надо…

По дороге к Пьяной русалке Бренн успел облевать несколько углов. Когда он, наконец, добрался до дома Ри, у дверей уже стояла лекарская коляска, запряженная двумя крепкими порхами. Видно, отец Дуги, поняв, что случилась беда и не дожидаясь вестей, сразу помчался за лекарем. И, похоже, уговорил «дорогого» врачевателя. Залив в пересохшую глотку полкувшина воды, Бренн поднялся по скрипучей лестнице в спальню, куда Дрифа отнес молодого хозяина. Робея, он остановился возле открытой двери, где в растерянности жались Пепин, Герда и Мелена. В душной комнате стоял едкий запах мочи — Дуги уже не контролировал себя.

Прибывший к пациенту врачеватель Барнабас был относительно молод, но завитая борода, крашеная в лиловый цвет по Арианской моде, придавала ему солидности. Ученик Барнабаса — прыщавый юноша лет шестнадцати, пристроился подальше от больного. Не приближаясь к кровати, где хрипел Дуги, лекарь щелкнул холеными пальцами. Ученик немедля подал ему увлажненный сладкими духами платок, который тот прижал к носу. Поджав губы, Барнабас бесстрастно смотрел из-под полуприкрытых век, как тетушка Улла бестолково топталась около задыхающегося сына, подвывая от отчаянья.

Старая Ойхе не отрывала от правнука неподвижных слезящихся глаз. Лицо и шея Дуги отекли так сильно, что растянутая кожа блестела, воспаленные разрезы зияли, а на теле стали появляться кровянисто-водяные пузыри. Увидав Бренна, старуха схватила морщинистыми пальцами его за рукав и потянула внутрь. Исподлобья изучая врачевателя, он прижался к камням холодного очага, чтобы ослабить боль от ожогов.

Сбросив дорогой плащ на руки Мартена, врачеватель, брезгливо скривив губы, смотрел, как Дуги хрипло дышит открытым ртом и сучит ногами по мокрой простыне. Указав на багровые сочащиеся сукровицей порезы и пузыри, велел ученику:

— Смажь ему кожу биттером, только не трать больше четверти пузырька… И влей в ноздри по пять капель черного забвейника, — от его хрипения голова лопается.

Юноша раскрыл кожаный сундучок и начал перебирать склянки, деревянные шкатулки, баночки разных размеров и форм, холщовые и замшевые мешочки, тонкие ремни, неприятные на вид железные инструменты. Барнабас с раздражением поторопил его, и тот, наконец, нашел нужную жестяную банку. Затем, стараясь не коснуться больного, плоской лопаточкой стал мазать ему распухшее лицо и шею желто-зеленой мазью. Остро запахло чем-то свежим и горьким похожим на запах полыни, смешанной с водорослями.

— Дурак, — резко бросил лекарь, ткнув в спину ученика концом белого резного посоха, — сколько тебе долбить, что в тяжких случаях сперва дают снадобье в рот, а уж потом телеса мажут… Да не суетись уже, бестолочь, делай, что делаешь, только тоньше-тоньше слой накладывай, или на сутки без еды останешься, — сверкнул он глазами и повернулся к переминающейся с ноги на ногу матери Дуги.

— Ну что ж… уважаемая, хрипеть он теперь станет потише. Я потратил ценное и редкое средство, чтобы унять боль, — со значением произнес лекарь, выразительно глядя ей в глаза. Улла мелко закивала и, беспрестанно оглядываясь, быстро вышла, переваливаясь, как утка. Меж тем, Дуги, не переставая дергать ногами, уже не хрипел, — из его груди вырывался лишь странный грубый свист. Глаза исчезли под багровыми распухшими, как оладьи, веками. Лекарь, с неудовольствием обежав больного глазами, нетерпеливо повернулся к двери.