–  Да, повелитель.

Это был приговор.

–  Так вот, значит, цена твоей клятвы, нукер? Так вот на что ты обратил подаренный мною меч? Ты помнишь надпись на нем? Этим мечом тебя четвертуют.

–  Повелитель, - десятник не отводил взгляда от суженных тигриных глаз Мамая.
– Сегодня этот меч послужил делу чести твоей дочери. Разве мог допустить я, ее страж, чтобы кто-то плохо подумал о ней?

Мамай пристально оглядел воина, помолчав, снова обратил вопрос в юрту:

–  Наиля, этот нукер оскорбил тебя?

–  Отец! Разве можно назвать оскорблением чрезмерную преданность слуги, которому почудилась опасность, когда я вскрикнула во сне? Он дерзнул переступить мой порог ради моего покоя.

Мамай, казалось, смутился, но Мамай помнил свой вечерний разговор с дочерью, и он не знал, чему верить.

–  Однако ты перестарался, Темир-бек… И все же воин, поднявший руку на своего начальника, заслужил смерть. Почему ты не выполнил приказ темника, Хасан?

–  Он мне ничего не приказывал. Он приказал другим взять меня. Я же подчиняюсь тебе и моим начальникам.

–  Волчонок!
– крикнул Мамай.
– Как ты смеешь думать, будто повелитель Орды вручает знак Полной Луны кому попало?

–  Я подчиняюсь людям, которых ставлю выше себя, повелитель. Но не титулам их, не золоту, которое они таскают на одежде и под полой чаще всего не по достоинствам.

–  Да ты не волчонок, ты большой волк. Я тебя раскусил еще на празднике. Счастье твое - ты стал одним из первых богатуров, и я погожу сносить тебе голову. Может, она еще одумается. Отведите его в яму, пусть сидит там без пищи, пока не скажу.

–  Отец!
– раздалось из юрты.
– Пощади этого храброго воина, он виноват лишь в том, что слишком предан своему повелителю.

–  Ведите же его!

Хасан, поворачиваясь, обжег темника ненавидящим взглядом, громко, чтобы слышали в юрте, сказал:

–  Благодарю тебя, великая царевна! Я умру с твоим именем.

Мамай, высказав Темир-беку упреки за неосторожный ночной шум, до самого утра обсуждал с ним планы отстранения от войска наиболее опасных ханов, выявления тайных врагов, которые снова напомнили о себе. В ту ночь Мамай впервые предупредил Темир-бека о сторожевой змее, на что темник мрачно пошутил:

–  Верь, повелитель, я не менее надежен, чем твоя Ула.

–  Поэтому ты не должен забывать о ней никогда, входя в мой спальный шатер даже со знаком Полной Луны.

Утром Мамаю принесли сразу две добрые вести. От Русского моря пришла наемная пехота генуэзцев. Сильный отряд передового тумена, высланный вверх по Дону, заманил в засаду конную разведку москвитян, разгромил ее и взял в полон князя.

–  Наконец-то!
– воскликнул Мамай.
– А то уж я стал думать - не ордынцы вы, но жалкие буртасы. Сколько врагов побито?

–  Не знаю… много, - торопливо поправился вестник.

–  Привезите мне их мечи, сам сочту.

Наян заторопился к своему темнику, ибо знал, что тому придется собирать трофейные мечи по всему тумену, потому что отряд привез лишь меч пленного русского.

Допрос князя был редким событием, и Мамай велел собрать около своего шатра приближенных. Васька Тупик, осунувшийся за ночь, лишенный воинской справы, в разорванной льняной сорочке, в узких шароварах и высоких сапогах казался еще выше и стройнее, чем всегда. Голова его была непокрыта, на щеке - красный рубец, а плечи держал прямо, и холодные глаза смотрели поверх голов сидящих.

–  Говорят, ты князь?
– спросил Мамай, когда Тупика поставили перед ним.
– Как зовут тебя?

–  Что тебе в имени моем?
– по-татарски ответил Тупик, потирая затекшие руки, которые ему развязали.
– Мое имя знает государь мой, того с меня довольно.

–  Разве ты не ведаешь, князь, что государь твой Димитрий мне служит? И стоишь ты перед главным своим государем, даже головы не клоня. Чего же ты заслуживаешь, князь?
– рука Мамая, выскользнув из длинного рукава, медленно кралась по подлокотнику трона.

–  Мне то неведомо, служит ли тебе Димитрий Иванович, - усмехнулся Тупик.
– Коли служит, с ним говори сам.

Рука Мамая сжалась в кулак. Хан Алтын громко воскликнул:

–  Повелитель! Ты видишь - московиты все одинаковы. Довольно слов, пора говорить мечами!

Тупик повел глазами на пестро одетого хана.

–  Ты, мурза, видно, русских мечей не слыхивал - то-то орешь, как петух на насесте. Государя свово, опять же, перебиваешь, неуч, - он те слова пока не давал. Перед бабами, што ль, раскудахтался? Еще шпорами позвени - они это любят, - и вдруг подмигнул повеселевшим глазом молодым женщинам, сидящим на ковре вокруг Мамаевой дочери.