После главного блюда, Скотт извинился и отлучился в уборную, и как только он исчез из поля зрения, я повернула голову в сторону Марко. Ресторан был слишком переполнен, чтобы я могла громко выкрикнуть его имя, поэтому просто ждала, когда он посмотрит на меня. Марко обернулся, и я помахала ему рукой.

Он слегка кивнул мне и удалился.

Я почувствовала это неприятие так остро, что даже на секунду потеряла возможность дышать.

Остальную часть вечера я больше не видела его, и все попытки быть собранной пали крахом, так как голова была забита одним Марко. Я не поняла, что произошло. Была ли это ревность? Даже если и так, тогда какого черта он не позвал меня на свидание еще давным-давно? Я ведь ясно дала понять, что он мне нравится. Так ведь?

Скотт проводил меня домой, и при разговоре с ним я отделывалась односложными ответами. У двери я бесчувственно поцеловала его в щеку и исчезла в дверном проеме с беспорядочными мыслями и чувством вины, ощущая себя уставшей от всего произошедшего.

— Мисс?

— Мисс Николс?

— Мисс!

Я вскинула голову, пытаясь собраться и сфокусировать внимание на классе, который удивленно смотрел на меня.

Черт. Я полностью отключилась. К несчастью, в последнее время это случается частенько. С тех пор, как нашла эту дурацкую фотографию с Марко, я практически попала под штурм воспоминаний о нем. Это сильно меня отвлекало и раздражало.

Я поморгала несколько раз, чтобы стереть образ Марко перед глазами, пока осматривала стол, пытаясь вспомнить, о чем, черт побери, я говорила.

Точно. «О мышах и людях»13 и символизме.

Притворяясь, что не предавалась дремоте в «чертогах забытой юности», я продолжила беседу, будто была полностью осведомлена, где я и чем мы занимались.

— Итак? — Я уселась на край стола. — Подводя итоги дискуссии символизма в этой книге, скажите, как вы думаете, почему Стейнбек назвал повесть именно так?

Я осмотрела класс третьего года обучения старшей школы: лица сосредоточены, брови нахмурены. Однако одно лицо, которое обычно было задумчивым, сегодня было безразличным. Табина Белл была одной из учеников, которая активно отвечала на вопросы. Она была оживленной и умной; я обычно полагалась на нее, потому что Табина заполняла расспросами и ответами неловкую тишину. Но во время занятия в классе, когда я ни на что не отвлекалась, замечала, что она просто смотрела вниз на стол, не издавая ни звука. Я решила не давить на нее. Очевидно, что что-то случилось.

— Ну же, ребята, подумайте хорошенько, — подгоняла я.

Прозвенел звонок.

— Хорошо, — сказала я, перекрикивая звуки нарастающих разговоров и шелест тетрадей. — Послушайте. — Я повысила голос, возвращая внимание ребят к себе. — Я хочу, чтобы вы подумали над этим и ответили завтра на уроке. Почему Стейнбек назвал книгу «О мышах и людях»? — Я была более, чем зла на себя. У нас не получилось обсудить это во время урока из-за меня, и знала, что, как минимум, девяносто процентов из них прогуглят ответ и воспользуются множеством правильных ответов, к которым они не придут сами.

Я наблюдала, как они торопливо собирали вещи, чтобы успеть на ланч, и взгляд пал на Табби.

— Табита.

Пересекая класс, она взглянула на меня с округленными от удивления глазами. Я махнула ей, и она направилась к моему столу в тишине, наполняющей комнату.

— С тобой все в порядке? — спросила я тревожно. — Ты была до ужаса тихой сегодня. На тебя это не похоже.

Внезапно в глазах замерцали слезы.

— Я в порядке.

— Что-то на это не похоже. Если у тебя проблемы с предметом, то я могу помочь.

— С учебой все хорошо, — шмыгнула она. — Просто… — Ее губы задрожали. — Я видела, как Джек Райан целовал Наташу Дингвол утром.

Я скривила губы от неприятной новости. Джек Райан был на четвертом году, посещая урок английского вместе с Джарродом. В то время, как он был просто дерзким, Джек был напыщенным, невежественным маленьким засранцем, не уважающим женщин.

— Джек — твой парень?

Табби покачала головой, и я почти расслабилась.

— Нет… но я думала… — Она вытерла слезы, которые катились по щекам, и мне пришлось сдержать порыв обойти стол и обнять ее.

— Табби, — я наклонила голову, глядя ей в глаза с полной серьезностью, — сегодня тебе кажется, что наступил конец света. А завтра? Завтра уже не будет так казаться. Все будет хорошо. Я обещаю.

На лице можно было прочесть все, кроме убеждения; Табби лишь пробубнила благодарности и спокойно вышла.

Я расстроено посмотрела ей вслед, но знала, что она оклемается. Знала, потому что сама была на ее месте. Увиденное тогда опалило мое сердцем адским пламенем, но я была уверена, что время залечит все раны. Иногда, лезвие нахлынувших воспоминаний от глупых, старых фотографии может немного задеть шрамы.