— Ты мне откроешь или как? Или мне дверь выломать?! — Игнат не уходил и, кажется, с каждой секундой злился все больше.

Спешно поправив футболку, я схватила книгу одной рукой, другую же спрятала в карман. Открыла и буквально сунула эту книгу Игнату. Я хотела сразу же закрыть дверь, но он не дал мне этого сделать — поставил ногу и почему-то вдруг уставился на мою грудь. Ярость пропала с его лица, и я вдруг поняла, что он видит, как под тонкой белой тканью футболки четко видно очертания затвердевших сосков. Боже…

Я тут же машинально закрылась свободной рукой.

— Почему не открываешь? — спросил Игнат.

— А должна? — дерзко спросила я.

— Должна. По крайней мере, тогда, когда забрала мое.

Он все так же не может отвести взгляд от моей груди. Ему будто известно, чем я сейчас занималась, и это смущает меня. Однако он все же поднимает глаза, и наши взгляды встречаются.

— Ты вошла в мою комнату без разрешения, — вкрадчиво сказал Игнат.

— Потому что ты забрал мою книгу, — ответила я смело.

— Плевать. Я же просил тебя — не входи. Никогда. Какого хрена ты о себе возомнила? Это было последнее предупреждение. Еще раз войдешь — и тогда…

Елецкий замолчал.

— Что тогда? Ударишь меня? — с вызовом спросила я.

— Не выпущу, — ухмыльнулся он и ушел вместе с книгой.

Сентябрь, а за ним следом и первые недели октября пролетели незаметно. Но в этом течении времени не было легкости — все казалось каким-то нереальным, иллюзорным, порою даже неправильным. Я продолжала жить в шикарном особняке отчима, все еще не до конца осознавая, что у мамы будет ребенок, мой брат или сестра. Что у меня появился прекрасный отчим, который вел себя по отношению ко мне так, как не ведут себя многие родные отцы. Что мое будущее определено, и мне не нужно будет беспокоиться о том, как и на что жить. А еще я поняла, что нельзя вырвать из сердца человека, которого любишь.

Я поняла, что это любовь — настоящая любовь — не сразу. Мой разум долго сопротивлялся, и я думала, что это влюбленность, страсть, помешательство, синдром утенка, в конце концов, когда кажется, будто первый опыт был самым лучшим. Я противилась своей любви до конца, и осознала ее в тоскливый октябрьский вечер, когда ветер дул с такой силой, что казалось, будто окна вот-вот распахнуться под его напором, и он ворвется в теплую комнату. В этот промозглый вечер не произошло ничего особого, даже звезды не светили — небо заволокло низкими слоистыми тучами, но именно в такие непримечательные моменты ты зачастую осознаешь самые важные вещи. Обыденность с ее мелочами вдруг открывает то, что лежало на поверхности, но было сокрыто.

Я сидела в библиотеке отчима, пытаясь погрузиться в свою историю, которая, казалось, отдаляется от меня все больше и больше. Я не хотела писать — хотела всего лишь почувствовать своих героев, найти с ними связь, чтобы попытаться выдать хотя бы несколько строчек. Ничего не выходило. Совсем ничего!

Сидя на широком подоконнике с подушкой под спиной, я бездумным взглядом смотрела на раскачивающиеся деревья сада и ощущала себя уставшей и одинокой. Чьи-то шаги в полутемной библиотеке заставили меня вздрогнуть. Я выглянула из-за портьеры, которая скрывала меня, и увидела Игната. И что он забыл в библиотеке? Чего хочет?

В последнее время я почти не видела его — Костя сдержал обещание, и теперь Игнат учился и работал. Много работал. Домой приходил поздно, уставший и неразговорчивый, и больше, кажется, не ходил на тусовки к друзьям и в клубы. Деталей я не знала, знала лишь то, что его поставили чьим-то помощником в головной офис, что стало полной неожиданностью для всех подчиненных Кости. Как шутила Стеша: «Он теперь простой смерд, ему некогда выпендриваться. Работает с девяти до шести».

Наверное, нужно было дать знать, что я здесь, но я не сделала этого. Было как-то неловко. Поэтому просто наблюдала за ним через щелку в портьерах. Игнат явно только что пришел с улицы — стянул с себя верхнюю одежду, бросил на диванчик. Взял какую-то книгу и сел рядом со своей кожаной курткой, вытянув ноги. Я рассматривала его красивый гордый профиль, и мое сердце наполнялось нежностью, с которой не было сил бороться.

У Игната зазвонил телефон, и он нехотя достал его из кармана. Взглянул на экран и несколько секунд не отвечал, словно думая, нужно это ему или нет. Потом все-таки решился и принял звонок, поставив его на громкую связь. Ведь он думал, что один в библиотеке. Наверное, мне нужно было выйти, дать знать, что я тоже тут, но было уже поздно.

— Да, мама, — сказал Игнат отстраненно, и я услышала голос его матери, до сих пор находящийся на лечении, дрожащий и какой-то жалкий:

— Здравствуй, сынок. Я очень по тебе скучаю… Как ты?

— Хорошо, мам. Только пришел домой. А ты как себя чувствуешь? Что сегодня было в больнице?

Вопросы про себя Алина пропустила:

— Этот изверг так и заставляет тебя ходить на работу как простому сотруднику?

— Да, — коротко ответил Игнат. Он будто не очень хотел разговаривать с ней, но не мог позволить себе сбросить звонок.

— Ненавижу придурка! — Голос его матери изменился, в нем появились злые визгливые нотки. — Только о себе думает, кабель. Нет бы о сыне думать — о том, как это унизительно работать вместе с простыми сотрудниками. А ведь ты его наследник! Тот, кто возглавит компанию после него! Или… — Она вдруг осеклась. — У него же новый ребеночек будет от его шалавы. Если сын, то тебе нелегко придется, мой хороший. Нам обоим нелегко придется! Она все спланировала, змея проклятая! — вдруг взвыла она. — Забеременела от него, чтобы у тебя все отобрать! Но мы не допустим, сыночек! Мама не допустит! Мама так просто все не оставит! Мама…