Да что он, машинист, с ума спятил, что ли? Зачем столько дыма распустил! Ведь как раз по этому дыму и бьют вражеские артиллеристы!.. Вот разиня - катит, словно с классными вагонами из Малого Ярославца в Москву.

И вдруг паровоз перестал дымить.

Наконец-то! Догадался машинист, что он на позиции.

Почти сразу же вслед за этим и стрельба утихла.

Тут только я увидел, как далеко до поезда. Вместо того чтобы отойти на полверсты, он вон куда махнул - в пору в бинокль его разглядывать!

Я передохнул и побежал к поезду напрямик.

Ноги подкашивались у меня, когда я влез наконец к своим. Рубаха на мне вся взмокла, по спине, по груди текло, волосы прямо выжимать пришлось. Ведь версты три или четыре отмахал я через холмы - то вверх, то вниз, да еще с аппаратом под мышкой.

В вагоне не было ни души. Только двое пулеметчиков стояли часовыми на пути по обе стороны вагона.

Я сел на железный пол и прислонился к борту. Потом, отдышавшись, начал стягивать с себя мокрую рубаху. В эту минуту в вагон по лесенке поднялся матрос. На нем был бушлат внакидку и бескозырка на затылке. Он остановился передо мной, отшвырнул ногой какую-то тряпицу и быстро заговорил:

– Этого самоварщика за борт надо, списать долой! Чего сифонил, почему поддувало не прикрыл? Что, так не доехали бы?

Матрос плюнул в сторону, помолчал.

– Это ты про машиниста, что ли?
– сказал я, стянув наконец с себя прилипшую к телу рубаху.

– Какой он машинист? Швабра! Списать такого...

– Товарищ Федорчук, без крику!
– остановил я матроса.
– Машинист да машинист... А ты где был, а все остальные? Или не ваше дело последить, как поезд идет?

Матрос поморщился и отвернулся.

– Да послушай меня, командир, - сказал он с досадой.
– Этот самоварщик, еще когда на позиции стояли, открыл поддувало. А с поддувалом и свой рот разявил... Ну а нам в бою разве до того было, чтобы на паровозную трубу глядеть? Видел бы ты, как месил нас белый гад снарядами...

– Кто же все-таки догадался прикрыть дым?

– Сам он, - матрос кивнул на паровоз.
– Опомнился спустя время...

– Понятно, - сказал я.
– Объявляю митинг закрытым. Вперед наука будет. Люди как? Все целы?

Матрос махнул рукой.

– Где там целы... Двоих подстрелили.

– Как подстрелили? Убиты? Кто?

– Да нет, не убиты. Телефонист ранен...

– Который телефонист? Их двое. Ну?

– А тот, что при нас был, Гавриков. Ваш-то, Никифор Левченко, целый прибежал.

– Гавриков...
– Я припоминал его лицо.
– А еще кто?

Федорчук как будто не слышал вопроса. Он круто повернулся, чтобы идти прочь из вагона, и у него распахнулся бушлат. Матрос быстро собрал полы, но я успел заметить, что правая рука у него на перевязи.

– Что это у тебя? И ты ранен?

– Пустяковина.
– Матрос нетерпеливо дернул плечом.
– Осколок. Сам вырвал, зубами.

Он облокотился здоровой рукой на борт и задумался, глядя в поле. Да вдруг как трахнет кулаком по железной стенке:

– Ни за что пропал человек...

Я почувствовал неладное.

– Да где, черт возьми, все люди, где команда?

– В пулеметном вагоне, - медленно проговорил матрос.
– Васюка отхаживают, смазчика... Да только не выжить ему. В грудь его шлепнуло...

Матрос спрыгнул на землю.

Я схватил свою рубашку и побежал вслед за ним. Не помню, как я надел рубашку...

* * *

Раненые были в пулеметном вагоне. Они лежали накрытые шинелями. Вокруг них собралась почти вся команда. Малюга мочил бинты в ведре и прикладывал обоим раненым на голову.

– Холодом - первое лечение, - говорил он между делом.
– Мокрая тряпка жар и болезнь завсегда вытягивает. А вот ежели бы глины с болота достать еще бы лучше...

Увидев меня, все посторонились. А каменотес бросил бинт в ведро и посмотрел на меня выжидающе, как будто хотел спросить: "Ну что ты, командир, теперь делать прикажешь?"

Я присел на корточки возле раненых и сказал:

– Потерпите маленько, товарищи, мы сейчас в лазарет вас доставим. Там и койки удобные будут, и белье чистое, и доктор...

– Спасибо, товарищ командир, - ответил, чуть улыбнувшись, телефонист.

А смазчик молчал. Лицо у него было темное от жара, глаза полузакрыты. Видно, плохо было ему. Мне показалось, что Васюк никого вокруг не видит и не слышит. Но вдруг он приподнял голову и зашевелил запекшимися губами.

– Матвей Иванович, ты здесь?
– позвал он матроса.
– Подойти поближе... Матвей Иванович, скажи правду: выживу?