– Моя, – шептал он, приникая губами к белоснежной девичьей шее. – Только моя. Милая моя, любимая…

Рейна понимала – еще немного, и он вновь скажет, как хочет ее, но к чему слова, если тело красноречивей любых слов? А Моэраль шептал, осыпая ее поцелуями:

– Моя, вся моя… Ты ведь будешь моей? Ты выйдешь за меня, правда ведь? Выйдешь, как только я вернусь из Иэраля?

Рейна кивала. Сердце болело и рвалось – так тяготил страх. Ей казалось – боги и впрямь создали их друг для друга, но разве можно верить милосердию богов? Женской интуицией она ощущала что– то злое, тучей зависшее над головой, и ей хотелось намертво вцепиться в Моэраля, сделать что угодно, только удержать.

Одинокая слезинка бессилия скользнула по щеке, но тут же была подхвачена его языком.

– Не плачь, любимая, уже летом я сделаю тебя королевой… Только обещай, что будешь моей…

И снова поцелуи, на которые Рейна доверчиво отвечала, приникнув к широкой мужской груди. Ее подсознательный страх таял, смывался без остатка потоками страсти, горячее дыхание обжигало, по телу проходила сладкая яростная дрожь. Казалось, продлись подольше это мгновение, и ничего плохого уже не случится, печать ее любви защитит его от всего дурного, что может причинить зло…

Но Моэраль, издав невнятный рык, уже разжимал объятия, стремясь отстраниться, пока на то еще оставались силы… Рейна потянула его на груду палых листьев под корнями старого ясеня.

– Возьми меня, – прошептали губы, но слова были не нужны.

Моэраль сбросил с плеч плащ и уложил Рейну сверху. Происходящее казалось странно естественным. Холодный ветер на миг коснулся оголенной груди, но тут же сменился пламенем рук, и Рейна заливисто рассмеялась, глядя в высокое осеннее небо. А потом это небо отразилось в синеве любимых глаз, и губы вновь встретились с губами, но уже как– то по– новому. Рейна даже забыла, что в первый раз вообще– то должно быть больно…

Уже потом, лежа в объятиях Моэраля, с восхищением смотревшего на нее, впервые перед ним обнаженную, она почувствовала смущение, а где– то в душе уже появлялось возмущение необдуманным поступком… но все это было откинуто прочь, едва лишь Моэраль произнес:

– Я люблю тебя. О, духи предков, как сильно я люблю тебя…

И, счастливо рассмеявшись, прижал ее к себе.

И этот счастливый довольный смех Рейна стремилась сохранить в своей памяти и тогда, когда вечером возвращалась в замок, и на следующий день, когда со спокойствием на лице, но бурей в душе, смотрела из окна комнаты вслед отъезжающим.

Моэраль Холдстейн отправился в Ирвинделл.

Многие благородные лорды любили ездить с комфортом. Уолдер Молдлейт, щадя старые кости, брал в путь две кареты: коляску 2 , чтобы читать и работать, и удобный дормез 3 . Линнфред, днем любивший путешествовать верхом, ночи проводил в повозке. Даггард, стремившийся жить как рыцарь, всюду возил с собой шатер.

Фадрик же решил, что в порученном отцом деле главное – скорость исполнения. Поэтому, чтобы как можно больше времени проводить в пути, выбрал ландо 4 с высокими колесами и приказал подготовить запасных лошадей. Теперь он очень жалел, что поступил так опрометчиво.

На третий день пути пошел сильный дождь. Проклятое ландо напрочь отсырело, превратившись по ощущениям Фадрика в небольшое болото. Поднятый верх не спасал от лившейся с небес воды. Каждая подушка, каждое покрывало источали влагу и неприятный затхлый запах. Всего этого можно было избежать, возьми Фадрик обыкновенную карету. Но он не взял, и расплачивался болью – привычным ответом суставов на сырость.

Как бы хотелось очутиться дома…

– Дарис?

– Да, милорд? – отозвался слуга, верхом ехавший рядом.

«Я уже всем надоел своим нытьем», – мрачно подумал Фадрик.

– Долго еще?

– Совсем нет, милорд. Мы уже пересекли границу Берренхолла. Еще четыре часа, ну, может, пять, не больше, и будем у замка.

– Мы ведь едем на запад?

– На северо– запад, милорд. Говорят, дорога тут лучше.

Фадрик прекратил разговор и принялся смотреть по сторонам. Однообразие пустынных полей и редких лесов вконец обрыдло, но заниматься больше нечем – взятый в дорогу «Трактат о предвечном» Фадрик прочитал еще вчера. Сегодняшний день был посвящен скуке. Скуке и больной спине.

Фадрик с тихим кряхтеньем поерзал на сидении. Нашел, к своему удивлению, весьма удобное положение, чего до этого не получалось сделать целое утро. Мерное покачивание ландо и стук лошадиных копыт убаюкивали.

«Когда я проснусь, этот кошмар закончится», – подумал Фадрик, проваливаясь в сон.

Разбудил его запах гари. Так редко бывает, чтобы человека будил неприятный запах, но Молдлейт, видимо, спал не крепко. Ландо по– прежнему покачивалось, правда, немного замедлило ход.

– Мы приехали? Мы в Шейде? – протирая глаза, заговорил Фадрик, но ему никто не ответил.