Рука Дерека скользнула вниз по ее леггинсам. Продолжая целовать ее шею и шептать покаянные слова, он уже начал поглаживать ее лоно. Огненная волна желания прокатилась по ней, а его искусные пальцы усиливали возбуждение, и тонкая ткань ее леггинсов и трусиков не мешала чувствовать его ласки и нарастающую потребность их продолжения. Прогнувшись, Кензи прижалась к его восставшему естеству, начиная задыхаться, и он понял, что она больше не злится и готова на все, что ему угодно.

На все…

Она попыталась обернуться, чтобы поцеловать его, но он не позволил, чем возбудил ее еще больше. Его рука проникла под ее леггинсы и стринги, и Дерек застонал, ощутив влажный отклик ее страсти, а ей нравилось, что он всегда так удивлялся этому, всегда исполнялся радости и благодарности за то, что ему не нужно долго и усердно ласкать ее, доводя до этого момента, что она всегда готова принять его. Кензи понимала, что благодаря ее быстрому отклику он чувствовал себя богом, и ей нравилось то, что она способна породить в нем такое чувство. Как и то, что Дерек будет всеми силами стараться поддерживать в ней пылкую страсть — ведь он так непоколебимо терпелив во всевозможных способах доведения до оргазма…

Его пальцы уже проникли в нее, но она, как ни странно, хотела большего, поэтому, стащив вниз леггинсы, наклонилась вперед, к окну, упершись руками в холодное стекло. Ее ничуть не волновало, что любой проходивший под окном человек мог посмотреть наверх и увидеть их. Лицо Дерека теперь оказалось там, где раньше были пальцы, их сменил проникавший повсюду язык, восприимчивый к ее вкусу, сладостно сексуальному вкусу, побудившему Дерека застонать от восторга, как будто она сама довела его до экстаза.

С ним Кензи испытывала совершенно особые ощущения. Не просто секс, а секс, пробуждавший редкостные чувства. В процессе их сексуальных игр она обретала полную свободу. Могла говорить все что угодно. Раньше Кензи не испытывала такой раскрепощенности. Она могла не знать, как попросить его взять под руку на людях, но знала, как добиться того, чтобы его язык до предела погрузился в ее глубины. Становясь неистовой, она извивалась перед его лицом, и он продолжал раззадоривать ее, пока она не кончит и сама не остановит его.

Когда ей удалось развернуться, он стащил с себя белье, но Кензи захотела уже настоящего слияния — и, толкнув его на кровать, забралась на него и, глядя ему в глаза, припала к нему страстным поцелуем, чувствуя свой вкус на его губах. Уже через пару минут, сознавая, как велико его возбуждение, она, опустившись на его восставшую плоть, устроила страстную скачку, прекращая ее лишь после того, как он с выпученными глазами и вздувшейся на лбу веной начинал выкрикивать ее имя.

Данный момент привлекал Кензи по двум причинам. Во-первых, только в этот момент Дерек выглядел уродливым — во всех иных случаях его красота оставалась безупречной. Всегда. Он оставался неизменно красивым, даже когда дерьмово вел себя в «Макдоналдсе», или с умным видом вещал о прелестях старомодной музыки, или ругал ее за то, что она задрала ноги на его блестящую приборную панель.

И, во-вторых, только в такие моменты она властвовала в их отношениях. Обычно именно он бывал полновластным диктатором, но, оказывается, и она в состоянии довести его до экстаза — неистово и ожесточенно, уже доведенная им до оргазма; пусть это единственное, на что она была способна.

Но теперь появился и ненавистный ей момент. Он напоминал ей, что срок годности их отношений ограничен. Сразу после секса Дерек уйдет на работу, а она вернется в свою дерьмовую квартиру, к обиженному соседу и заброшенному коту, к шкафам, полным разномастных тарелок и дешевых пакетов с лапшой из долларового магазина, чувствуя себя все более опустошенной, чем в начале романа, — ведь после каждого свидания с Дереком, после каждого их соития, она теряла частицу себя.

Они никогда не завершали секс нежными объятиями. Вместо этого Кензи в блаженной истоме лежала на кровати, наблюдая, как он одевается, наблюдая за тем, как тщательно он застегивает рубашку и заправляет ее в брюки, как аккуратно завязывает шнурки на туфлях. Его туфли стоили больше месячной арендной платы за их с Таем квартиру. Она узнала это, отыскав такую модель в интернете.

— Я не смогу отвезти тебя домой, мне нужно ехать прямо в офис, — сообщил Дерек, — но ты, по-моему, вполне можешь задержаться здесь. Закажи завтрак. Сделай массаж, если хочешь. Запиши все на счет номера. Я оставлю тебе деньги на такси.

— И у тебя даже нет времени позавтракать со мной? — спросила Кензи, приподнимаясь на локте.

Она чувствовала, что ему хотелось присесть рядом с ней; язык его тела безмолвно подсказал, что ему хотелось подойти к кровати, но Дерек не позволял себе это. Он вел себя так на последних свиданиях, испытывая странные колебания перед прощанием. Как будто ему хотелось сказать что-то еще. Как будто он знал, что должен завершить все здесь и сейчас, но так и не осмеливался.

— У меня деловое совещание, но ты завтракай. Наслаждайся свободой. А когда захочешь уйти…