Шрифт:
Николай Рябушинский вложил немалые средства в оформление журнала 116 , платил щедрые гонорары писателям и художникам первого ряда, однако это стало причиной жестокой и высокомерной критики со стороны коллег по литературно-художественному цеху и неблагодарных авторов. В отзывах о журнале обвинения в безвкусии, отсутствии новых идей и вторичности (по сравнению с первопроходцами символизма) непременно перемежались с выпадами против богатого издателя. Даже на обеде в честь выхода первого номера Брюсов в упомянутой выше речи не преминул упрекнуть Рябушинского за роскошь журнала (особенно режущую глаз при сравнении с первыми изданиями символистов) и усомнился в его высокодуховных, истинно аргонавтических устремлениях. Процитируем показательные строки еще раз:
116
Марка «Золотого Руна», выполненная по эскизу Е. Е. Лансере, как кажется, больше ориентирована на росписи античных ваз, нежели на идеи московских символистов. Примечательно, что в «литературно-художественном сборнике» «Аргонавты» (Киев, 1914. Кн. 1, 2) прямо указано, что обложка художника М. П. Денисова нарисована «по мотиву архаич<еской> вазы». Без глубокого погружения в античность и архаику оформлена монограммистом Л. К. обложка «журнала искусств» «Аргонавты» (Екатеринослав. 1918. №№ 1–4) – корабль в штормящем море (о последнем, четвертом номере см.: Нестерець П. «Арґонавти» // Зоря: Літературно-науковий та політично-громадський ілюстрований журнал (Дніпропетровськ). 1931. № 6. С. 16). В этом плане любопытно сравнить их с маркой «иллюстрированного сборника по вопросам изобразительного искусства и музейной жизни» «Аргонавты» (Пг., 1923; вышел лишь один номер) работы С. В. Чехонина – на ней к бороздящему пучины моря кораблю пририсованы огромные лебединые крылья (см. илл. на с. 54).
Сегодня наконец я присутствую при спуске в воду только что оснащенного, богато убранного, роскошного корабля Арго, который Язон вручает именно нам, столь разным по своим убеждениям политич<еским>, философск<им> и религиозн<ым>, но объединенным именно под знаменем нового искусства. И видя перед собой это чудо строительного искусства, его золотые паруса, его красивые флаги, я сознаю наконец, что борьба <…> была не безнадежной. Но, вступая на борт этого корабля, я задаю себе вопрос: куда же поведет нас наш кормщик. За каким Золотым Руном едем мы. Если за тем, за которым 13 лет назад выехали мы в утлой лодочке, – то оно уже вырвано в Колхиде у злого дракона, уже стало достоянием родной страны. Неужели же задача нового Арго только развозить по гаваням и пристаням пряди зол<отого> руна и распределять его по рукам. Неужели дело нового издания только распространять идеи, высказанные раньше другими? О, тогда ваш Арго будет не крылаты<м> кораблем – а громад<ным> склепом, мраморн<ым> саркофагом, которому, как пергамским гробницам, будут удивляться в музеях, но в котором будет пышно погребена новая поэзия 117 .
117
Лавров А. В. «Золотое Руно». С. 459–460.
Претенциозное название журнала в сочетании с обеспеченностью Рябушинского актуализировало совсем не тот смысл образа, на который рассчитывали издатель и его сподвижники. «Золотое Руно» стало восприниматься не как символ веры людей нового искусства, а по старинке – как символ презренного богатства. Так Белый описывает реакцию на выход журнала в мемуарах «Начало века»:
<…> появился первый номер никчемно-«великолепного» «Золотого Руна», вызвавшего в публике ассоциации, обратные эллисовским: «Золотое Руно» – издатель-капиталист, которого-де можно «стричь» <…> (НВ. С. 124).
Примечательно, что образ «искателей золотого руна» как ироническое именование искателей легкой наживы И. А. Бунин распространил и на Белого с Брюсовым, и на весь круг писателей-символистов, получавших гонорары и зарплаты у купцов-меценатов:
«Скорпион» существовал (под редакцией Брюсова) на деньги некоего Полякова 118 , богатого московского купчика, из тех, что уже кончали университеты и тянулись ко всяким искусствам <…>. Кутил этот Поляков чуть не каждую ночь напропалую и весьма сытно кормил-поил по ресторанам и Брюсова, и всю прочую братию московских декадентов, символистов, «магов», «аргонавтов», искателей «золотого руна» 119 .
118
Поляков Сергей Александрович (1874–1943) – переводчик, владелец издательства «Скорпион» и издатель журнала «Весы».
119
Бунин И. А. Заметки (о начале литературной деятельности и современниках) // Бунин И. А. Публицистика 1918–1953 годов. М.: Наследие, 1998. С. 312.
Наиболее интересно аргонавтический миф московских символистов преломился в творчестве О. Э. Мандельштама, в стихотворении «Золотистого меда струя из бутылки текла…», написанном в 1917-м в голодном революционном Крыму:
Золотистого меда струя из бутылки теклаТак тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:– Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.Всюду Бахуса службы, как будто на свете одниСторожа и собаки, – идешь, никого не заметишь.Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.Далеко в шалаше голоса – не поймешь, не ответишь.После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;В каменистой Тавриде наука Эллады – и вотЗолотых десятин благородные, ржавые грядки.Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена —Не Елена – другая, – как долго она вышивала?Золотое руно, где же ты, золотое руно?Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,Одиссей возвратился, пространством и временем полный 120 .120
Мандельштам О. Э. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1990. С. 116.
Стихотворение наполнено мемуарными деталями (посещение в Алуште дачи В. А. и С. Ю. Судейкиных), реалиями крымской жизни 121 , мифологическими образами 122 . Насыщено оно также аргонавтической цветовой палитрой и символикой (золото, мед, вино). Открыто аргонавтическая тема вводится в последней строфе щемяще-ностальгическим возгласом-вопросом: «Золотое руно, где же ты, золотое руно?» Ответ на этот вопрос Мандельштам не дает, но его, думается, следует искать у Эллиса и Белого. Мандельштам почти дословно повторяет заключительную строку стихотворения Эллиса «Арго», приведенного выше:
121
Левин Ю. И. Заметки о «крымско-эллинских» стихах О. Мандельштама // Мандельштам и античность. Сб. статей / Под ред. О. А. Лекманова. М.: Радикс, 1995. С. 81–83 (Записки Мандельштамовского общества. № 7); Казарин В. П., Новикова М. А., Криштоф Е. Г. Стихотворение О. Э. Мандельштама «Золотистого меда струя из бутылки текла…» // Знамя. 2012. № 5. С. 203–212.
122
В литературе о Мандельштаме неоднократно писали о его вольном обращении с мифологическими сюжетами и образами: если подходить буквалистски, то Пенелопа не вышивала, а ткала, а за руном плавал не Одиссей, а Язон. В этом плане любопытно включение Одиссея в число аргонавтов Кузминым: «Я аргонавт, Одиссей…» (Кузмин М. А. Стихотворения. С. 606).
Однако, как кажется, цитируя Эллиса, Мандельштам включил в стихотворение и собственно беловский контекст аргонавтических исканий. Загадочное восклицание «Золотое руно, где же ты, золотое руно?» созвучно вселенскому предзакатному плачу из стихотворения «Золотое Руно»:
Встали груди утесовсредь трепещущей солнечной ткани.Солнце село. Рыданийполон крик альбатросов:«Дети солнца, вновь холод бесстрастья!Закатилось оно —золотое, старинное счастье —золотое руно!» 124123
Эллис. Стихотворения. Томск: Водолей, 1996. С. 105.
124
Стихотворения и поэмы. Т. 1. С. 81.
Аргонавты Белого и Эллиса стенают по одному и тому же поводу: золотое руно-солнце, цель и смысл аргонавтического плавания, исчезло из виду, а вместе с ним и жизнь потеряла смысл. Аргонавты Белого и Эллиса решают одну и ту же дилемму: отказаться от недосягаемой, но влекущей цели или продолжить путь. «Ах, увижу ль зарю снова, други, я, / или бросить нам якорь пора?» – растерянно вопрошают герои Эллиса. Герои Белого призывают продолжить полет: «За солнцем, за солнцем, свободу любя, / умчимся в эфир / голубой!..» 125 Мандельштам в отличие от Белого и Эллиса возвращает своего героя в спокойную родную гавань, домой.
125
Там же.