Шрифт:
19
Прошло несколько дней, как я отдыхала на больничной койке. Температура больше не поднималась, и меня готовили к выписке. Чувствовала я себя после антибиотиков значительно лучше, и могла читать или смотреть свой сериал — мама принесла мой планшет. Но книги даже больше увлекли — молодец, засранец, на книги у тебя шикарный вкус. Или у твоего папочки? Впрочем, неважно — все равно спасибо, время так пролетело куда более приятно, чем я бы созерцала кафельные стены палаты…
Легкий стук в дверь прервал мое чтение. Я подняла голову и ответила:
— Да, войдите.
В дверном проеме показалась голова Ольги…
Я закатила глаза. Лелька тихо вошла, закрыла за собой дверь и подошла ближе.
Я смотрела в окно, а ее словно не замечала.
Зачем было приходить, если я не отвечаю ни на звонки, ни на смс?
Неужели непонятно, что наше общение закончилось?
— Привет, — сказала она, присаживаясь на стул возле моей кровати.
— Здравствуй, — довольно холодно отозвалась я.
Ругаться мне не хотелось ни с кем, но маловероятно, что наш разговор сейчас выйдет положительным и приятным. Я и так до сих пор успокоиться не могу, что она ради парня готова была меня предать. Причем парня, у которого уже есть девушка. Нашла ради кого…
— Я знаю, что ты меня не очень ждала, но…
— Вообще не ждала, — перебила я ее и посмотрела на бывшую подругу. А ведь больно до сих пор. Как ты могла так поступить с нами, Оленька? Но вслух я ничего этого не сказала, естественно. Все равно ведь не поймет, так к чему мутить эту воду?
— Знаю, — кивнула она, виновато опустив голову. — Но мне необходимо было прийти.
— Я трубку не брала и на смс не отвечала, — сказала я. — Что тебе было тут непонятно? Я не хочу общаться.
Лелька закрыла лицо руками и заплакала.
Я шумно выдохнула. Ну еще слез мне тут не хватало! Мне и самой до сих пор больно, а теперь еще и ее жалко. Человек она в конце концов или нет?
— Ну прекрати, — подошла я к ней и убрала руки от лица. Протянула ее бумажный платок, который вынула из пачки на моей тумбочке. — Слезами горю не поможешь — слышала такое?
— Д-да…
— Ну и толку тогда лить реки слез?
— Мне очень стыдно перед тобой, Кристин…
Я отпустила ее руки и снова глубоко вздохнула. Прошла мимо нее к окну и стала смотреть на то, как ветер играет с листвой.
— А почему-то ты раньше об этом не думала, — сказала я. — Тогда, когда они там надо мной издевались, как над котеноком.
— Думала, просто я… — ответила она и замялась. — Испугалась.
— И смалодушничала, — добавила я.
— И смалодушничала, — согласилась Оля со мной. — Я…боялась, что и тебе не помогу, и сама угожу в неприятности. Ну чем я там тебе могла бы помочь?
— Знаешь, — обернулась я к ней. Встретилась со взглядом ее карих глаз. — Если бы они вот так поступили с тобой — я бы дралась с ним, чтобы вытащить тебя.
— Правда?
— Да. А ты…испугалась.
— Но ведь все разные, Кристин.
— Да, — кивнула я. — Есть трусы, и с ними я общих дел иметь не хочу. Если я буду при смерти — ты испугаешься и уйдешь снова в сторону.
Ольга закусила губы и снова заплакала. Только поздно уже. Тут точно теперь слезами горю не помочь. И меня они трогают, но не заставят меня ее простить. Я все еще помню, как она поступила со мной.
— Ты извиниться хотела? — прямо спросила я у нее.
— Да. — Мяла она в пальцах бумажный носовой платок, который я дала ей.
— Я тебя извиняю, и зла не держу, Оль, — ответила я.
— Правда? — с надеждой смотрела она меня.
— Правда, — кивнула я. — Но…дружить мы больше не будем. Я думаю, ты понимаешь сама — почему…
— Я бы хотела надеяться, что ты простишь меня когда-то окончательно, — грустно сказала Ольга, которая, конечно же, все понимала. — Мне тебя…не хватает.
— Оль, надо было думать об этом, когда там за меня никто не вступился, — сказала я, обнимая саму себя, словно защищаясь и от нее в том числе. — Ты позволила им насмехаться надо мной, унижать… Ты просто молчала, осталась в стороне. Я не понимаю такой дружбы, если честно.
— Я была не права…
— Рада, что ты это признаешь хотя бы, — признала я. — Это сильный поступок. Только ты себя уже показала не с лучшей стороны. Теперь изменить своего отношения к тебе я, увы, вряд ли смогу. Я буду помнить, что доверять тебе невозможно.