Шрифт:
В гостиной повисла тяжелая тишина. Грейс попыталась поймать взгляд матери, но та упорно смотрела на зеленоватый ковер.
– Это была ошибка, – еле слышно прошептала она. – Инспектор…
– Дайс.
– Он был очень жесткий, очень холодный, бессердечный человек. После двух дней безрезультатных поисков он сказал нам, что шансы увидеть тебя живой практически равны нулю…
Закончив фразу, Моника Кемпбелл заплакала.
– Мне жаль, мне очень жаль, что все произошло именно так, – пробормотала она голосом, прерываемым всхлипами. – Твой отец дал мне две недели передышки, – снова заговорила Моника, подняв голову, с суровым и твердым видом. – А потом он стал говорить, что сохранение твоих вещей только мучает меня, что надо пережить траур, чтобы идти дальше. Он повторял это постоянно…
Она поправила салфетку на столике возле себя, прежде чем заговорить снова:
– Однажды ночью, когда я приняла снотворное, чтобы попытаться немного поспать, он забрал всё из твоей комнаты, загрузил в фургончик, а утром сказал мне, что отдал твои вещи благотворительным организациям, но я всегда подозревала, что он их попросту выбросил или сжег.
Грейс никогда не была очень близка с отцом, но у нее не создавалось ощущения, что он ее отвергает. И то, что она услышала сейчас, шокировало.
– Он до такой степени меня ненавидел?
– Не в этом дело. Твое исчезновение его, конечно, потрясло, но он не планировал ребенка в своей жизни, и, в некотором роде, как бы ужасно это ни прозвучало, твое исчезновение позволяло ему начать с нуля…
На этот раз Грейс не стала церемониться с подбором слов. Она должна была знать.
– Он мог заказать мое похищение? – прямо спросила она.
Мать подняла на дочь испуганные глаза.
– Что? Нет! Как ты могла такое подумать? Ты действительно…
– Это моя профессия: рассматривать даже невозможные предположения. Ты знаешь, где я могу его найти?
– Нет, он ни разу не давал о себе знать после вынесения постановления о разводе. Может быть, он и умер, а я не знаю. Но послушай, Хендрике, или Грейс, если тебе так больше нравится, твой отец выбрал уход, чтобы на свой манер излечиться и, возможно, заново начать жизнь, сделать ее такой, как он мечтал… до твоего рождения. Он хотел вернуть дорогую ему свободу, даже если ради этого должен был покинуть нас. Думаю, не следует придумывать ничего другого.
Грейс сомневалась, и это отражалось на ее лице. Она спрашивала себя, не ее ли отец был автором анонимного послания. Как если бы он, наконец, захотел попросить прощения.
– Я понимала, что между нами все кончено, – снова заговорила ее мать. – Я смирилась, как бы тяжело это ни было. Так уж устроена наша жизнь. Но ты всегда, с детства была великодушной, и я умоляю тебя: не нагромождай друг на друга лишние ужасы, подозревая своего отца в самом худшем. Я знаю, что ты ищешь ответы, и не стану говорить, должна ты мне верить или нет, но если ты собираешься искать в этом направлении, прошу тебя, не говори об этом мне. Я хочу дожить свои последние годы… по возможности максимально спокойно.
Грейс прищурила глаза и сплела пальцы. Она попыталась разобраться в своих чувствах к матери. В них была дестабилизирующая двойственность. С одной стороны, сострадательная по натуре, она сочувствовала этой снедаемой виной женщине, которой пришлось пережить исчезновение дочери и равнодушие мужа. С другой стороны, она сожалела о табу и запретах, которые та навязывала ей в ее подростковом возрасте. Но, возможно, она хотела как лучше? Грейс осознала, что раздражение и злость наконец покинули ее сердце. Зато оно оставалось закрытым для любви и привязанности к той, кого она уже больше не называла «мамой».
Что же касается отца, несмотря на отрицания матери, Грейс не могла отделаться от подозрений, которые вызывало его поведение. Она собиралась разобраться в этом вопросе. Но прежде должна была убедиться, что от ее внимания не ускользнуло никакое другое предположение.
– Инспектор Дайс никогда не говорил вам о версии, к которой склонялся, даже если она не привела к результату?
– Этот человек был необщительным. А рот открывал только для того, чтобы рассказывать нам ужасы. Что не надо надеяться, что педофилы столько раз репетируют свои преступления, что практически не допускают ошибок. Что почти нет шансов найти свидетелей, поскольку мы живем в сельской местности. Короче, если однажды он и вышел на след, то нам об этом ничего никогда не говорил. Никогда…
Моника Кемпбелл с отсутствующим видом рассеянно разглаживала складку юбки.
– Он нас уничтожил, твоего отца и меня, – добавила она.
– Что он вам сказал, когда я сумела бежать и вернулась?
Старая женщина издала тихий смешок.
– Что это чудо, а чудес не бывает.
– Он правда вам так сказал?
– Да. А затем передал дело коллеге, который закончил бюрократические формальности.
– Так, значит, не он закрывал дело?
– Нет, мы узнали, что он попросил перевода в другой район по семейным обстоятельствам. Начальство, у которого он вроде был на хорошем счету, пошло ему навстречу. Никаких дополнительных объяснений нам не дали.