— Я знаю, каково это — жаждать мести, — медленно сказала я. — Если бы был кто-то, кого я могла бы обвинить в смерти моего брата, я бы без колебаний заставила его заплатить.

Данте переместился на своем месте за рулем, провел рукой по своим черным волосам и вздохнул.

— Я не думаю, что ты бы так поступила, carina, — сказал он. — Я не думаю, что ты бы сделала то, что сделал я. Я не верю, что ты прольешь невинную кровь.

Мои мысли переключились на Лоренцо Оскура, троюродного брата Данте, которого я выследила до приезда в Академию Аврора и избила в темном переулке, пока ответы не начали литься с его губ. В каком-то смысле он умер от моей руки. Он решил покончить с собой, вместо того чтобы выдать человека, ответственного за смерть Гарета и назвать мне имя. Но он никогда бы не покончил с собой, если бы меня не было рядом. Если бы я не угрожала ему. Я понимала, что это делает меня в какой-то степени виновной. Но я не жалела ни минуты своего времени на то, чтобы чувствовать вину за этот факт. Жалела ли я об этом? Да. Но только потому, что он умер, не дав мне нужных ответов.

Я провела языком по зубам, решив не отвечать на заявление Данте. Потому что все еще оставался шанс, что я сижу рядом с тем самым человеком, который забрал у меня все. Оставалась вероятность того, что мне придется забрать его жизнь в качестве платы за жизнь Гарета. Я слышала его слова о том, что от смертей ему не стало легче, даже когда он поверил, что эти фейри были ответственны за смерть его отца. Но дело было не в этом. Для меня не имело значения, станет ли мне легче от убийства человека, ответственного за смерть Гарета. Я делала это не для того, чтобы попытаться восстановить разбитое вдребезги сердце. Я собиралась сделать это, чтобы восстановить справедливость. И будь прокляты последствия. Если это означало, что моя душа будет гореть без покоя до конца времен, то так тому и быть. Потому что мой брат заслуживал большего от жизни, чем ему было дано. И я, конечно, не позволю, чтобы его обделили в смерти.

— Ты говоришь, что это худшее в тебе, — медленно произнесла я, гадая, смогу ли я получить от него ответ, который мне действительно был нужен. — Значит ли это, что с тех пор ты никого не убивал?

Данте побарабанил пальцами по рулю. — Не так. Не хладнокровно. Не намеренно.

Мое сердце забилось быстрее при этих словах. Но это не было каким-то заявлением. Он говорил, что в какой-то степени ответственен за чью-то смерть после тех убийств, но как? Кто??

— Так если в первый раз ты убил из мести, что подтолкнуло тебя к этому после? — спросила я.

Данте долго смотрел на меня, затем вздохнул. — В моей семье всегда есть какая-то причина для того, чтобы кто-то причинил тебе боль или чтобы ты причинил боль кому-то. Но самый страшный удар, который ты можешь нанести мне — предательство. Я не могу позволить обману и двуличию остаться безнаказанными. Я не могу позволить, чтобы кто-то изображал из себя моего друга, mio amico, а потом плюнул мне в лицо. Навлечь позор на мою семью. Такие раны всегда будут иметь последствия. Звезды потребовали бы этого, даже если бы я хотел отвернуться».

— Кто предал тебя? — прошептала я.

— Qualcuno di cui ero pazzo di cui fidarmi (п.п. Тот, кому я безумно доверял)… Я не повторю той же ошибки.

— Какой ошибки? — спросила я, нахмурившись, в который раз мне не понравилось, как он использовал свой родной язык. Обычно мне казалось, что он говорит со мной на своем языке из страсти, а здесь он использовал его, чтобы скрыть информацию.

— Fidati solo del sangue. Famiglia per sempre.

Я пригвоздила его взглядом, немного сузив глаза, чтобы добиться от него перевода.

— Это значит: доверяю только крови. Семья навеки. Оскуры — моя семья, и я больше никогда не доверюсь никому, кто не является одним из нас, — его тон был мрачным и непоколебимым, и дрожь пробежала у меня по позвоночнику от уверенности в его словах.

Я поняла, что он не собирается больше ничего обсуждать и решила, что мне придется попытаться выяснить, был ли он другом Гарета или нет, прежде чем выяснять, мог ли мой брат каким-то образом предать его.

Я решила оставить эту тему и снять напряжение, придвинувшись немного ближе к нему через сиденья.

— Значит, ты не доверяешь мне, Данте? — спросила я, понизив голос, когда произнесла его имя.

— Ни капельки, carina, — твердо ответил он, окинув меня взглядом.

Я выдохнула, надувшись, как будто была разочарована.

— Ты хочешь, чтобы я тебе доверял? — медленно спросил он.

— Возможно, — ответила я.

— Тогда, возможно, тебе стоит рассказать мне о себе больше реальных вещей, — сказал он.

— Например? — спросила я.

— Какой твой любимый цвет?

Я закатила глаза. — Голубой, как голубое небо в идеальный летний день. А у тебя какой?

Улыбка натянула уголок рта Данте. — Сиреневый, — он протянул руку и на мгновение зажал прядь моих волос между пальцами, а затем снова опустил.

Я посмотрела в его темные глаза и ухмыльнулась. — Теперь ты мне доверяешь?

— Еще меньше, чем раньше, — ответил он.

— Почему?

— Потому что я думаю, что если я тебе доверюсь, ты используешь это, чтобы украсть мое сердце, а когда оно станет твоим, ты никогда его не вернешь.