Шрифт:
— Вы так сердечно обязательны, что делаете меня доверчивой до нескромности, и я осмелюсь просить вас о новой услуге.
— Ради Бога, говорите, сударыня.
— Теперь я не могу выходить; а мне было бы неприятно, чтобы Клеманс отправилась в военное бюро в качестве просительницы, хотя дело в том, чтобы один из старых друзей мужа принял ее. Письма часто пропадают и запаздывают, и посудите о моем беспокойстве, если это случится с письмом, которое я думаю завтра написать.
— Действительно, сударыня, было бы гораздо лучше мне повидаться с другом вашего мужа. Это бы избавило вашу дочь от поездки. Я покажу ему полученное письмо и буду просить распорядиться как можно скорей начать новые розыски. Только сделайте мне некоторые указания: я все беру на себя и приду дать вам отчет.
— Выразить мою благодарность я не могу лучше, как сказав вам, что ваше присутствие, ваши благородные слова и участие к нам действуют на меня удивительно благотворно. Утром я чувствовала себя недурно; сейчас мне еще лучше, без сомнения, благодаря вам. Как ни неверна надежда, но она идет от вас, и вам принадлежит благодарность моя и моей дочери.
Выразительный взгляд Клеманс, скромно брошенный на Анатоля, доказал ему, что она разделяет чувства матери.
— Ах, сударыня, дай Бог, чтобы вы не обманулись в своих надеждах! Тогда ничто не будет мешать счастью вашей семьи: ведь, кажется, я могу поздравить вас с близким замужеством вашей дочери?
— С близким замужеством моей дочери? — воскликнула г-жа Дюваль, поворачиваясь к Клеманс.
Клеманс казалась пораженной не меньше матери.
Г-жа Дюваль повторила:
— Вы говорите: «С близким замужеством моей дочери»?
— Да, сударыня, с графом де Сен-Жераном.
— Граф де Сен-Жеран! — сказала г-жа Дюваль и опять обменялась недоумевающим взглядом с Клеманс. — Мы в первый раз слышим это имя.
— Однако могу вас уверить, сударыня, что вчера вечером у князя де Морсен, у которого я состою временно секретарем, о браке графа де Сен-Жерана с м-ль Дюваль говорили, как о решенном деле.
— Но, мама, тут нет ничего удивительного, — сказала Клемане, улыбаясь, — наша фамилия часто встречается. Отсюда, вероятно, и ошибка г-на Дюкормье.
— Извините, мадемуазель, я слышал, как сам граф говорил, что он женится на м-ль Дюваль, дочери артиллерийского полковника.
— Поистине, ваши слова меня смущают, — сказала изумленная г-жа Дюваль.
— Должен признаться, я не меньше смущен вашим удивлением, потому что один из наших общих друзей также говорил мне об этом браке, неясно, правда… но говорил.
— Один из наших общих друзей?
— Да, сударыня. Доктор Бонакэ.
— Доктор Бонакэ? Он знает об этих слухах?
— Несомненно, так как г-н Сен-Жеран — племянник г-жи де Бленвиль, на которой наш друг недавно женился.
— Действительно, доктор вчера нам сообщил о своей женитьбе на г-же де Бленвиль, но он даже не произносил имени Сен-Жерана.
— Ваши слова меня изумляют все больше и больше, потому что все утверждают, что г-жа де Бленвиль, по своей необыкновенной деликатности, отказалась от всего состояния в пользу графа на условии (Анатоль сделал на этих словах ударение), что он женится на м-ль Дюваль. Зная расположение моего друга к вам и к вашей дочери, я думал, что союз устраивается при его посредстве.
Клеманс покраснела и сказала матери с тягостным выражением стыда и страдания:
— Ах, мама! Я не ожидала подобного оскорбления. Предполагать, что я способна согласиться на брак, когда меня, так сказать, навязали! Но почему же нет? — прибавила молодая девушка с горькой улыбкой. — Из-за титула и богатства делаются подобные низости!
И Клеманс заплакала от негодования.
— Мадемуазель, простите! Ради Бога, простите! — заговорил Анатоль взволнованно. — Я неумышленно огорчил вас, повторив слухи, которые ходят в обществе…
— Но это нелепый, совершенно ложный слух, поверьте мне! — живо возразила г-жа Дюваль. — Конечно, мы всегда останемся очень признательны г-ну Бонакэ за его заботы, но, по правде сказать, странная у него манера принимать участие в людях. Мне кажется, что он был обязан раньше, чем отдавать имя моей дочери светским сплетням, сообщить мне о своих проектах.
— Ему помешало, без сомнения, состояние вашего здоровья.
— Тогда он должен был подождать и ни в каком случае не затевать дела, не посоветовавшись с моей дочерью. Доктор действовал с непростительным легкомыслием!
— Почему же, мама? — сказала Клеманс с горькой иронией. — По мнению доктора, этот великолепный брак должен был нам показаться ослепительным и неожиданным, поэтому он был уверен, что мы с радостью примем такую честь. Жаль только, что доктор не соблаговолил посоветоваться с нами. И я его считала нашим другом! Так плохо обо мне думать и так мало знать меня! Это ужасно!
— Ради Бога, мадемуазель, не торопитесь обвинять нашего друга, каковы бы ни были побуждения, заставившие его так поступить, но, клянусь вам, он руководствовался хорошим чувством.