— Вы защищаете своего друга, и это доказывает ваше благородство. Но я знаю, как моя дочь должна страдать от унижения, и не могу разделять вашу снисходительность.

— Поверьте мне, сударыня, наш друг виноват лишь в том, что из расположения к вам позволил ввести себя в заблуждение. Но больше, чем кто другой, я понимаю щекотливость положения мадемуазель. Подобные браки редко бывают счастливыми. Если мужчина думает, что приносит жертву, женясь на женщине, хотя бы она была так редкостно одарена, как ваша дочь, то рано или поздно и независимо от себя он ее сделает несчастной.

— Зачем жалеть ее? — сказала Клеманс. — Разве не заслуживает презрения и отвращения женщина, которая унизилась до подобного брака, чтобы удовлетворить свое тщеславие или алчность?

В это время вошла служанка с письмом.

— Вот, барышня, письмо из военного министерства, — сказала она, подавая его Клеманс. — Привез конный кирасир, и я расписалась за барыню.

Отдав письмо, служанка вышла.

— Письмо из военного министерства? — удивилась г-жа Дюваль. — Это может быть только от Дюфренуа, о котором я говорила с г-ном Дюкормье. Посмотри, что там такое.

Клеманс распечатала письмо. Вдруг она так побледнела и задрожала, что г-жа Дюваль вскричала:

— Клеманс, что такое? Ты меня пугаешь!

Но молодая девушка кинулась вне себя на шею матери и, покрывая ее слезами и поцелуями, проговорила прерывающимся голосом:

— Милая мамочка, мужайся!

— Что ты говоришь?

— Да, мужайся. Это нужно, чтобы перенести слишком большую радость.

— Слишком большую радость! Ради Бога, объяснись! — говорила г-жа Дюваль, прижимая дочь к своей груди.

Клеманс, высвободившись из объятий матери, обратилась к Дюкормье с выражением бесконечной доброты в сияющих влажных глазах и сказала:

— Да благословит вас Бог! Это Он прислал вас к нам!

— Клеманс! Да что же там такое?

— Мама, мы можем на все надеяться! Даже больше, чем надеяться!

— Боже мой! Дитя мое… кончай!

— Мама, друг г-на Дюкормье был хорошо осведомлен.

— Твой отец?

— Он жив, он спасен! Мы скоро увидим его. На, читай, читай!

И, бросившись снова на шею к г-же Дюваль, Клеманс удвоила свои ласки. Потом, прислонясь головой к ее плечу, она стала держать перед ней письмо. Г-жа Дюваль прочла вслух:

«Милостивая государыня,

Занятия с министром удержат меня здесь на целый день. Пишу наскоро, чтобы сообщить вам неожиданную, только что полученную новость. Полковник Дюваль жив. Он в плену у племени Бен-Сули. При отъезде курьера из Африки велись переговоры насчет обмена полковника. Вероятно, раньше, чем через месяц, он будет освобожден. Сегодня вечером или завтра я буду иметь честь лично передать вам все подробности события. Нет надобности говорить, до чего я обрадован. Ваш покорный слуга Дюфренуа».

Если бы молния упала к ногам Дюкормье, то он бы не больше был испуган и поражен. Его так называемые сведения о полковнике Дювале были бессовестной ложью. Посредством ее он хотел завязать поскорее отношения с семьей Дюваль с целью сближения в будущем; в особенности же ему хотелось расстроить планы доктора Бонакэ относительно брака Клеманс с Сен-Жераном. Но невероятный случай или Божий Промысел превратил низкую ложь в действительность. Анатоль вспомнил зловещее предчувствие, охватившее его в ту минуту, когда он пробудил в несчастных женщинах несбыточную надежду, и он сказал себе:

«Предчувствие не обмануло меня. Тут что-то роковое. Этот человек, как бы вышедший из могилы, принесет мне гибель…»

Но Дюкормье сейчас же оправился от минутного оцепенения. Эта неукротимая душа не позволяла себе долгой слабости; его лицо, которым он управлял с таким искусством, выразило приличные случаю радость и удивление, когда г-жа Дюваль, вытирая слезы, протянула ему руку и сказала:

— Клеманс права: вы наш добрый ангел, Бог вас послал к нам. Вы избавили меня от потрясения, приготовили к новости, которая возвращает меня к счастью, к жизни! Я не могу выразить, что я испытываю! Уверенность, что я скоро увижу мужа среди нас, обновляет меня; мне кажется, что новая кровь течет в моих жилах. Наконец у меня появились силы пережить это, тогда как прежде… Теперь я могу признаться тебе, моя милая, бедная девочка, — прибавила г-жа Дюваль, обнимая дочь, — прежде каждый день я чувствовала, что умираю.

— Ну, мама, не бойся ничего! — сказала молодая девушка с необыкновенной уверенностью. — Держу пари, что с этого часа ты уже не будешь меня тревожить своим нездоровьем.

Анатоль поднес к глазам руку, как бы для того, чтобы сдержать слезы, и сказал:

— Сударыня, мое волнение скажет вам лучше всяких слов, что я чувствую в настоящую минуту.

— Верю вам. Такое сердце, как ваше, умеет понять и разделять самые высокие радости. Мы очень просим вас: приходите к нам почаще. Вы порадуетесь на счастье, которому так благородно способствовали, а нам во многом посоветуете, потому что первый порыв радости ослепляет, опьяняет и не дает рассуждать.