– Понимаю. Для тебя это личное.

– Да. Все равно что смотреть в замедленной съемке, как у тебя на глазах разлетается нечто драгоценное. – Его голос дрожит. – Все, над чем я так усердно трудился, чтобы создать это место, изменить восприятие людей, все это было напрасно. Как только за эти события уцепятся журналисты, они раскопают все. Убийства Кричера, школу. «Люмен» останется только в сносках.

Элин охватывает ужасное чувство бессилия – ситуация выходит из-под контроля. Ей хочется что-то предпринять, что угодно, лишь бы все исправить для Уилла, но это не в ее власти.

– Слушай, мы пока не знаем, что произошло. Еще есть шанс…

Уилл смотрит на нее со странным, застывшим выражением лица:

– Не нужно этого делать. Я не ребенок.

– Чего делать?

– Пытаться смягчить ситуацию. Я вижу по твоему лицу, что ничего хорошего ждать не стоит. – Он натужно улыбается. – Похоже, я наконец-то услышал, каким голосом ты сообщаешь плохие новости. Столько времени вместе, но я услышал его только сейчас.

Пока Уилл говорит, Элин замечает в нем то, чего не видела раньше, – быть может, пассивную агрессию в языке тела, а в тоне звучит почти обида. Возможно, она накручивает себя, но все равно не может не задаваться вопросом, не винит ли он ее в случившемся просто потому, что она занимается этим делом.

– Я лишь пытаюсь быть оптимисткой.

Уилл сдержанно кивает:

– А ты рада, что осталась?

– В каком смысле?

– Ну, теперь, когда ситуация накалилась…

– Да…

Элин изучает его лицо, не понимая, куда он клонит.

– Но утром в постели ты сказала, что беспокоишься о том, справишься ли, если положение усложнится.

– Я сомневалась, это верно, – осторожно говорит она, – но это не значит, что я не хочу продолжать.

– А если в какой-то момент все-таки не захочешь? Ты признаешься в этом Анне?

– Да.

Уилл ловит ее взгляд:

– Ты рассказала ей о фотографии в Твиттере?

Элин колеблется, понимая, что этот вопрос – своего рода проверка.

– Да. Она сказала, что они этим займутся, если это повторится. – Элин касается его руки. – У тебя нет причин волноваться, правда.

Он тяжело вздыхает:

– Но ты останешься здесь одна, и мне это не нравится.

– Я не одна, у меня есть Стид.

Как только она произносит эти слова, то понимает, что выразилась неправильно, но ничего уже не поделаешь. С самого начала разговор был похож на минное поле, словно все, что она может сказать, будет неправильным.

– Стид, – повторяет Уилл, отнимая у нее руку. – Ну, тогда ладно. Вы достаточно близки, чтобы ты сказала ему, когда станет невмоготу?

Еще одна мина.

Элин подыскивает нужные слова:

– Ну, в общем, да, наверное. После приезда сюда мы лучше узнали друг друга.

Неверный ответ. Уилл сразу закрывается. Элин не понимает, как они дошли до такого, – странное чувство, будто они танцуют под разные мелодии.

Заметив белое пятно солнцезащитного крема у его уха, Элин протягивает руку, чтобы размазать, но Уилл вздрагивает и отстраняется. От обиды Элин краснеет и вдруг понимает, почему он так себя ведет.

Это все из-за нее? Уилл так реагирует из-за ее переменчивого поведения.

Дома в последние недели она была отстраненной и колючей, а здесь стала совсем другой. Полной энергии. Сильной.

Он уже привык к худшим ее проявлениям и как теперь должен интерпретировать такие перемены?

Из-за внезапной трещины, возникшей в их отношениях, Элин становится грустно.

– Ладно, мне пора, – говорит она, прибегая к своей обычной тактике. Откладывает проблему на потом. – Я пойду.

– Перезвони попозже.

– Конечно.

Наклонившись, Элин целует его. На этот раз он не отстраняется, но теперь все даже хуже – он равнодушен, как будто просто выполняет обязанность.

– Майя, ты не спишь?

Тень Ханы накрывает лежащую на шезлонге Майю. На ней джинсовые шорты и верх от купальника – цвет почти совпадает с тоном кожи, широкие поля панамы надвинуты на глаза.

Она не отвечает.

– Майя? – повторяет Хана, теперь уже громче и с ноткой страха в голосе. После всего случившегося… Подойдя ближе, она трясет Майю за руку: – Майя, проснись!

Наконец Майя начинает ворочаться, пробуждаясь от дремоты. Садится, ухватившись за край шезлонга, на ее руке проступают вены.

– Прости, – слегка невнятно произносит она. – Я даже не заметила, как уснула.

Хана садится на край другого шезлонга, но ей неудобно, доска впивается в бедра, и она перекидывает ноги, чтобы лечь, как полагается.

– Почему ты не рассказала мне правду? – тихо спрашивает она. – О работе?

Майя выпрямляется и трет глаза. В складке на ее животе осталась полоска солнцезащитного крема, вспышка белого на фоне коричневого.