Яромир почувствовал, как затрещали кости, перехватило дыхание, но он и не думал сдаваться.

В одно движение перекатился на бок, потянул Гриву за лапу и лбом врезался в его челюсть.

Пасть звонко щелкнула, волколак заскулил и отскочил в темноту.

Свеча раскачивалась из стороны в сторону, от чего Яромира замутило и он поспешил придержать её на месте.

Из глубины комнаты доносилось тяжелое, хрипящее дыхание.

Неожиданно свеча потухла. Яромир понял, что оказался совершенно беззащитен.

Когти быстро заскрежетали по полу и Яромир бросился к двери, но не успел: серебро шерсти блеснуло в огоньках печи, пронеслось мимо и перегородило выход.

Яромир инстинктивно отскочил назад. Грива последовал за ним.

Он схватил Яромира за плечи и придавил его к шестоку печи.

В кроваво-красные глаза пылали яростью, из воняющей перегаром пасти струилась склизкая слюна.

Яромир пытался вырваться, но его сил оказалось недостаточно, чтобы совладать со старым волколаком.

Из-за своей самонадеянности Яромир снова оказался побежденным, только в этот раз он уже не был готов к смерти…

Грива вновь разразился оглушительным воем, но вместо того, чтобы впиться зубами в шею Яромира, он крепко прижал его к своей груди и на морде седого волколака заблестели слёзы.

Он отпустил Яромира и в комнате воцарилась тишина.

Ошеломленный и недоумевающий Яромир сидел не шевелясь, пока комната вновь не залилась светом свечи.

Уже не устрашающий серебристый волк, а обросший густой сединой старик протягивал ему руку:

— Не могу я лишить тебя жизни, славич, как бы сильно этого не желал! — Грива печально смотрел на Яромира покрасневшими от слёз глазами. — Поганая кровавая клятва… Что, от жути в штаны навалил?! Поднимайся, продолжим разговор!

Яромир, хоть и недоверчиво, но принял предложение Гривы.

Грива указал ему поставить на место стол, а сам вынес из темноты две потёртые табуретки.

— Корю себя, — нарушил недолгое молчание Грива. — что вышел плохим родителем, да детей своих королобых. Не ведают они, что творят… Уже почти как тридцать кругов назад мы бежали в эти края с Волчьих полей. Невиданное войско антов пришло с северо-востока.

— Воевода Руевит часто вспоминал об этом.

— Да, Руевит, — скрежеща зубами, прорычал Грива. — в одиночку вышел с нашим вожаком, Поганым Рыком, и легко одолел его. Могучий воин, ночной страх каждого выжившего волкулака! Анты кололи нас копьями, жгли огнём, загоняли в хитрые ловушки и засыпали горящими стрелами… Мы с женой, как и множество других, вели оседлую жизнь: растили скот, пахали землю — только ваш брат не щадил никого! Вопреки всеобщим домыслам антов о нашей дикости мы — волкодлаки даже более человечны, чем они сами! Из-за слабости и трусости, анты делали с нами тоже, что когда-то и с ассами — безжалостно истребляли, несмотря на множество попыток нашего народа наладить границы и жить в мире!

— Как люди смогли победить богов? Бога ведь может убить только бог, не так ли было при Великой Ассе?

— Хоть что-то ты да знаешь, — ухмыльнулся Грива. — Каждой хоть немного мыслящей твари известно, что хитрости, коварству и находчивости антов нет краёв, настолько, что даже могучие ассы не смогли им противостоять! Как муравьи, вы плодитесь и истребляете вокруг всё, что больше, сильнее или умнее вас, даже друг друга и только поэтому вы захватили власть и в Этом мире.

— Почему ты пришёл именно сюда и причем тут мой отец?

— Когда войско дошло и до нашего порога, то мы старались бежать, но в ущелье Талых вод угодили в западню… Жена, как и все остальные, сгорели в чёрном огне. Я, хоть и истыканный стрелами, как ёж, смог увести детей. Мы не хотели здесь оседать, шли дальше, на восток, но, только переступили границы Темнолесья, как явился Он и предложил работу, кров и защиту.

— Ты так говоришь об отце… Кто он такой?

Грива бросил на Яромира гневный взгляд и заметно замялся:

— Хочу сказать, но не могу! Клятва поганая язык вяжет! Придёт время, сам всё узнаешь…

Яромир расстроенно выдохнул:

— Опять одни тайны, как же я от этого всего устал… — он облокотился на стол и нервно почесал затылок. — Что с Кривжей не так?

— С рождения Кривжа отличался своенравием и жестокостью. Такие, как он, становились вожаками. Уверен, что сын смог бы вновь объединить всё волчье племя под своим началом…! Патша ещё даже не умел ползать, когда началась травля, зато Кривжа довелось увидеть всё. Именно тогда он возненавидел антов и меня — за то, что я смог их простить. Он боялся, что придут и за нами. В каждом анте видел врага, убийцу и, в конце концов, совершил черное таинство, пустил в своё сердце дух Волха — дух зверя. Я всё видел и должен был прекратить это еще тогда, но я любил его…, и до сих пор продолжаю любить. Мы поссорились и Кривжа ушёл. Пытался он забрать и Патшу, только я не позволил! Понимаю я и Патшу: в горе и отчаянии он ничего больше не смог придумать, как спрятаться под крылом брата, а тот лишь поселил свою отраву в его сердце… За это — нет Кривже прощения. Тебя я тоже понимаю, богатырь, каждый из нас бы всеми силами боролся за жизнь, но простить не могу.