– Ну повесь флаги, пожалуйста.

И тут Коновальцев как с цепи сорвался:

– Не смей вешать, я тебе приказываю! – он глядел из-под бычьего лба гневными глазищами.

Пётр опешил и застыл с флагом в руках. Кругом на него смотрели дети, родители, всякие посторонние люди. И он почувствовал себя растоптанным. А лоб Коновальцева блестел, готовый к тарану.

– Прекрати развешивать…

Бдзынь! сделала медалька «ХХ лет РККА».

– …это говорю тебе я…

Бдзынь! сделала медалька «95 лет Комсомолу».

– …первый секретарь!

Бдзынь! сделала медалька «50 лет визита Фиделя Кастро в СССР».

– Да пошёл ты, – крикнул Пётр, рассерженный навалившейся на него грубостью.

– Положи немедленно флаг и вспомни, с кем ты разговариваешь.

– Вешай, давай, – кричал с другой стороны Козинцев, – продолжай выполнять свои обязанности.

После того случая и открылось перед Петром что-то нехорошее.

«Товарищ» – это слово в Союзе обладало почти религиозным смыслом. Но, как оказалось, не для всех. Для кого-то оно было очередной идеологической установкой. Для тех, кто считает, что раз у него на кителе медалек больше, чем у других, раз должность у него выше, то он имеет право своими истериками оскорблять чужое человеческое достоинство. Можно сколько угодно говорить о товариществе и коллективизме, но какой толк в разглагольствованиях, если ты сам – орало командирское?

Поворотным моментом для Петра стала поездка в Чечню. Поехал он туристом и попал в совершенно иное пространство, где всё организованно не так, как он привык. Он встретился с исламской культурой и людьми, свято чтущими религиозные обычаи, и если раньше он испытывал предубеждение против мечетей, то в Грозном в мечети «Сердце Чечни» он спокойно разувался, садился на ковёр у стеночки и наслаждался тишиной, покоем и яркостью внутреннего убранства.

Он никогда не был воинствующим атеистом, и вопросы религии мало занимали его, но в Чечне он столкнулся с иным мироощущением, с иной формой организации жизни, и после осточертевшей номенклатуры это стало глотком свежего воздуха. Он узнал, что правда жизни на самом деле огромна и сложна – такую не вольёшь в узкую пробирку идеологии.

В один из дней своего путешествия Пётр и ещё несколько туристов поехали на микроавтобусе смотреть высокогорное озеро Кезеной-Ам. По пути остановились в ауле. Пётр, прогуливаясь по рынку, решил зайти в мечеть. Внутри толпилось множество молодых людей с горячим вайнахским взором. Действие напоминало народный сход. В центре внимания находились двое юношей, каждый из них по очереди высказывался на чеченском языке. Пётр не мог их понять, но догадался, что здесь решается какой-то гражданский спор. Мужчина в возрасте стоял между ними и по ходу дела вносил замечания. Видимо, это был старейшина. Внезапно по толпе прошли восторженные возгласы, и юноши, как догадался Пётр, пришли к миру. Он поразился простоте происходящего – оказалось так просто объединиться и разрешить недопонимания обычным народным сходом. В автобус он вернулся с чувством приобретения чего-то нового.

Дальше были горы, их лысые гладкие вершины простирались до горизонта. Был город Хой – древний, заброшенный, окружённый с трёх сторон бездонными обрывами. И, конечно, озеро Кезеной, переливающееся, как и всякое высокогорное озеро, удивительными бирюзовыми оттенками. На противоположном его берегу высились суровые, не ведающие страха перед ходом времени горы Дагестана. Пётр бродил у кромки воды и не мог отвести глаз от густо-синего, почти космического кавказского неба, в котором недосягаемой точкой парил орёл. Ноги вдруг наткнулись на что-то – поросшая ржавчиной, грязная, простреленная насквозь канистра для бензина. Пётр, моргая, смотрел на канистру. Потом перевёл взгляд на дрожащую мелким бризом гладь озера, и сияние ослепило его – сияние природы, сияние жизни.

В туристической группе с ним была девушка Наташа. Вместе с ней он гулял по Грозному. Однажды вечером они ужинали в кафе. Пётр уплетал необычайно вкусные тыквенные лепёшки и с осторожностью поглядывал на жижиг-галнаш – вареное мясо никогда не вызывало у него аппетита.

– Мой Байкал, какая прелесть, посмотри, – Наташа показала ему на телефоне фотографию голубого, светлого и прозрачного льда. – У меня была мечта увидеть этот лёд, прикоснуться к нему, влюбиться.

Именно в том чеченском в кафе, среди запахов лепёшек и варёного мяса, Петра стало манить голубое сияние Байкала.

На работу он возвращался, как в тюрьму. Продолжались бесчисленные пленумы, одобрям-с по-прежнему скалил зубки. Задачи и пути их решений ставились каждый день, подготовка к выборам шла полным ходом – но какой был во всём этом смысл?

Той весной на Петра повлияло ещё одно событие – он прочитал роман Лимонова «Это я, Эдичка». Роман о русском эмигранте в Соединённых Штатах потряс своей яростной откровенностью – беспорядочные половые связи, негры и завершающие книгу слова: «Ведь я парень, который готов на все. И я постараюсь им что-то дать. Свой подвиг. Свою бессмысленную смерть… Я ебал вас всех, ёбаные в рот суки! Идите вы все на хуй!».