– Дальше еще того чище! Б является в прошлое, убивает А, похищает его записку... Теперь он размышляет: что же делать дальше? Обратите внимание:

находясь в прошлом, он уже знает все, что произойдет в ближайшие три дня!

Знает, что его двойник, который в данный момент сидит в библиотеке, будет, последовательно переживать все события, которые он, путешественник, уже однажды пережил... И что по истечении трех дней он придет к идее отправиться в прошлое. А для этого ему понадобятся чертежи открытия. Как же ему подсунуть эти чертежи?

Линьков сяеяая эффектную паузу. Шсяест с ироническим любопытством смотрел на него.

– Он переписывает все в этот журнал!
– с театральным пафосом сказал Линьков, указывая на лабораторный журнал, который они с Шелестом недавно рассматривали.
– А сам остается в прошлом - тайком, конечно. Ему нужно только прожить эти три дня - еще раз прожить, - потом его двойник отправится в прошлое, а сам он заявится и нам героем... А как же! Ведь он открытие совершил, он хотел другу помочь, отправился в прошлое, чтобы его спасти...

только не удалось ему:

Линьков тяжело вздохнул. Искусственность конструкции назойливо лезла в глаза.

Шелест скорчил страдальческую мину и спросил:

– Ну, а как же он этого самого А прикончил, разрешите узнать? Табуретом, что ли, трахнул? А с отравлением тогда как?

– А бог его знает!
– с нарочитым равнодушием ответил Линьков.
– Этого я толком не продумывал... Ну, мог он его, допустим, в ту же хронокамеру сунуть. Представляете: в камере мощное магнитное поле, наш Б сует туда А, у того начисто смывает память, и он теперь, как дитя, - хочешь, корми его снотворным, а хочешь - Брр!
– Линьков поежился.

– Да, жуткое у вас воображение, Александр Григорьевич!
– сказал Шелест.
– Ну как, вы все высказали?

– Все как будто. Так, детали некоторые остались... Например, как с хронокамерой быть?

– А что с хрононамерой?
– вдруг насторожился Шелест и почему-то обернулся к вычислительной машине.

– Ну, в этом - гипотетическом случае, - задумчиво сказал Линьков, - Б, конечно, должен предусмотреть, что нужно создать видимость неудачного путешествия в прошлое... иначе начнутся расспросы: что он там делал да почему.

– Ну и что?
– осторожно спросил Шелест.

– Да ну, ерунда все это!
– Линьков махнул рукой.
– Все вместе - ерунда. Хоть и логично с виду, но, вероятно, я где-нибудь элементарную ошибку допустил...

– А с камерой как все-таки?
– напомнил Шелест.

– Ну, мог он, скажем, отправить камеру обратно. Сам остался в прошлом, а камеру для виду отправил обратно, будто он тут же и вернулся, и не сумел спасти А... Это я к примеру. А вообще-то все это бред!

– Это, конечно, бред, - медленно сказал Шелест.
– Но имеется тут один забавный фактик. Я вот посчитал сейчас на ЭВМ этот расход энергии... И получается, что вы правы: камера действительно вернулась назад не пустая, а с нагрузкой!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я медленно, с трудом выпрямился, разогнул замлевшую спину, спустил ноги с подставки. Непонятная тяжесть по-прежнему сковывала меня, давила со всех сторон, и казалось, что стоит мне пошевельнуться, как весь мир со стеклянным звоном разлетится вдребезги - вместе со мной.

Но все же я двигался, преодолевая эту странную тяжесть, и мир не разлетался вдребезги - Этот мир, в который я попал. И вдруг я понял, что не знаю, куда попал, и не знаю, как это узнать. То есть, конечно, в прошлое, в этом у меня не было сомнений, - но вот куда именно?

Эта мысль как-то встряхнула меня, отогнала тяжесть и скованность. Я быстренько сообразил, что времени в запасе не так уж много и что нужно в темпе выбираться из камеры и браться за дело.

Я открыл дверь камеры, вышел, неуверенно ступая, - ноги замлели, в них будто иголки торчали, минимум по сотне в каждой, - аккуратно прикрыл за собой дверь - и остановился в проходе из технического отсека. Отсюда я видел столы, часть дивана... да практически видел всю лабораторию. Она была пуста и тиха. Я никак не решался выйти из прохода между пультом и хронокамерой - стоял да стоял, весь напрягшись, и прислушивался. Я осознавал, конечно, что любые мои телодвижения не окажут сколько-нибудь заметного влияния на судьбу человечества в целом, но все же двигаться побаивался. Человечество в целом как-нибудь выдержит любое мое вмешательство, а вот здесь, в институте, я могу заварить такую нашу, что и не расхлебаешь.

Но стоять и думать все же бывает полезно. Постоял я вот так, - и в голове у меня что-то сработало, словно защелка соскочила в механизме, освободились всякие колеснки и пружинки, и все вокруг сдвинулось, а вернее, вдвинулось в свои реальные очертания. И время стронулось с места, пошло в своем обычном темпе - мне даже показалось, что я слышу, как оно бодро и ритмично тикает где-то в районе моей левой верхней конечности. Я поглядел в данном направлении и обнаружил, что это тикают мои собственные часы фирмы "Восток", хорошие, надежные часы, и что на них сейчас - одна минута двенадцатого - а значит, уже шесть минут я вот так стою у камеры и бесплодно философствую: