Я долго сидел на берегу, прогоняя отзвуки собственной смерти. Затем поднялся, отряхнул припудренные песком колени, подобрал щит и подзорную трубу, ощущая, как мир меняет краски. Это был тот же берег, тот же лес, та же скала-ворон и та же… пещера. Но солнце сползало к линии горизонта, уходило за море, разливая красноватый закатный свет, и все вокруг делалось мрачным, неприятным, недобрым, злым.

Сквозь подзорную трубу все еще можно было разглядеть серый камень, тонущий в серебристо-золотом свете побрякушек. Отвесная скала выглядела неприступной, как крепостная стена. Корабль я обшмонал от и до. В пещере уже побывал — туда больше ни ногой. Поэтому путь был очевиден: к одинокому камню.

Поглядев по сторонам и не заметив угрозы, я направился в сторону леса. Две вещи не давали мне покоя. Угасающий день: неизвестно, какие твари тут выползают по ночам. И указатель на песке, направивший несчастного путника прямиком в смертельно опасную ловушку. Кто-то жестоко меня потроллил, заманив в пещеру с трехглазым монстром и посулив небывалое сокровище. Впредь надо быть осторожнее и не доверять ничему и никому. Мир Нвалии хочет, чтобы я страдал. Попытаемся его разочаровать.

Расстояние приглушало шелест волн. Закатные лучи ткали розоватую пелену, укутывая в нее все вокруг. Лес приближался: деревья росли с каждым шагом. Влажный и рыхлый песок становился сухим и сыпучим, как мука.

Я оказался прав: камень воссиял, когда до него оставалось примерно полсотни шагов. В померкнувшем свете блеск стал гораздо гуще. На поверхности камня, который напоминал алтарь, играли серебристые и золотистые отсветы, словно кто-то гонял по нему стадо солнечных зайчиков.

Добрища тут сверкало много — глаза разбегались. Камень был покрыт глубокими рунами и подпирал спину сидящего скелета. Тот нисколько меня не пугал — череп, выбеленные кости да догнивающие лохмотья, а вот то, что он держал обеими руками, выглядело странно и неприятно, как может выглядеть отрубленная волчья башка, к которой на срезе пришили… небольшой кожаный мешок и широкую лямку. Однако это что-то разбрасывало золотистые лучи, словно маленькое солнце.

Голова-сумка или сумка-голова — не знаю, чего в ней было больше. Я растянул трубу капитана Пирса и, поблагодарив его за этот великодушный подарок, осторожно коснулся ей оскаленной морды. Скелет с тихим шорохом уронил косточку, поблескивающую серебром, а голова-сумка, к счастью, осталась лишь головой-сумкой. От нее не веяло тухлятиной, она не пыталась вцепиться мне в глотку и продолжала покоиться на своем месте, испуская яркие лучи, будто огромный слиток золота.

Я рискнул ее взять и приятно удивился: несмотря на свой вид, весила она не больше крышки от котла, то есть почти ничего. Пояснение не заставило себя ждать:

Бездонная сумка, сшитая прекрасной богиней Аиолор из головы нкита, кожи ину и тьмы Ваайской бездны. Очень легкая, несмотря на свой вид. Легенды гласят, что через год после свадьбы с богом Игбо богиня принесла ему трех детей, мальчика и двух девочек. Но в одну из ночей, освещенных полной луной, Игбо обернулся нкитом и пожрал всех младенцев, не в силах совладать с терзающим его голодом. И тогда убитая горем Аиолор отрубила ему голову. Если прислушаться к раскрытой пасти, то можно услышать, как из нее доносится детский плач. Поднесите к сумке что-нибудь и увидите, что произойдет.

Я перекинул лямку через плечо и поглядел на трубу и на щит, решив испытать сумку, сшитую аж настоящей богиней. И первым, и, положа руку на сердце, даже вторым рисковать не хотелось.

Под ногами поблескивала фаланга, которая несколько секунд назад отвалилась от скелета, сидящего у камня. Ее не жалко. Я подобрал косточку и без особого интереса прочел пояснение:

Обычная кость, которую можно найти во многих местах или купить у некоторых торговцев. В руках простого человека не представляет никакой ценности. Поэтому лучше отнести ее скорбящим мастерам. Они наверняка найдут ей применение и, возможно, даже вас вознаградят.

Как и думал: ничего особенного. Если пропадет с концами, невелика потеря. Еще отыщу. Я перехватил косточку кончика пальцев и занес ее над распахнутой пастью. Фаланга беззвучно плюхнулась в чудо-сумку и исчезла во тьме. Сколько я ни смотрел внутрь, так и не увидел ничего. А пихать в бездонное и мрачное «ничего» свою руку, пусть и левую, все еще было боязно.

Я немного постоял, собираясь с духом, почесывая нос и изучая другие предметы, нарочито вызывающе разбросанные у камня — ну что бы уж точно их никто не пропустил. Потом вспомнил, как после атаки в спину лихо заросла дыра в груди, и, зажмурившись, опустил левую руку в сумку. Если откусят, отрастет, наверное. Так ведь это работает?

Не откусили. Пальцы сразу нащупали брошенную кость. Я вытащил ее и повертел перед глазами: с ней ровным счетом ничего не произошло. Желтоватая фаланга — легкая и твердая. Кость благополучно улетела в бездонную сумку, и я решил провернуть тот же трюк с крышкой от котла.

Мой жалкий круглый щит, сколоченный из гнилых досок, исчез в тот момент, когда я пытался просунуть его в открытую пасть. Просто мигнул и исчез. Но… я спокойно отыскал его на дне сумке, если, конечно, у нее было дно в привычном понимании. Эх, в реальности бы такое чудо. Да любой дальнобойщик, включая меня, не раздумывая продал бы за него душу.