— Когда я буду так делать в следующий раз — убей меня, — произносит Диана и старается не смотреть в мою сторону. — Не волнуйся, Данька, со мной всё в норме.

— Что это только что было?

— Чёртовы гормоны. Мне временами кажется, что моя жизнь кончена, Воронов. И твой член с агрессивными вражескими сперматозоидами тому виной.

— Ну началось… Прости, Диана. Я, правда, не думал, что так выйдет. И я никогда и пальцем не тронул бы тебя, если бы знал, что ты будешь проклинать меня за это всю жизнь.

Выхожу из автомобиля громко хлопнув дверцей. Достаю сигарету и делаю глубокую затяжку. Успокаиваю себя тем, что Федотова атомная бомба — не тронь, а то может рвануть в любой момент. На нее не стоит злиться, но успокоиться у меня получается только с затяжкой второй сигареты подряд.

Когда слышу за спиной шорох, не сразу понимаю, что это Диана. Она крадется в мою сторону медленными тихими шагами, и я отправляю сигарету в урну щелчком пальцев.

— Прости, Данька, — она обвивает мою талию руками, а я продолжаю стоять, как истукан не зная как себя вести дальше. — Просто мне страшно, что после рождения ребенка моя жизнь превратиться в кошмар. Ты будешь бегать на свидания с молоденькими девочками, а я буду сидеть дома в четырех стенах вся в растяжках, с младенцем на руках и единственное, что у меня будет получатся — беспрерывно кормить.

— Не переживай, Ди, я буду отпускать тебя на свидания чаще, чем ты можешь себе представить, — успокаиваю подругу, обнимаю ее за плечи и впервые осознаю всю абсурдность ситуации.

А может, я просто впервые понимаю, что ни на какие свидания отпускать ее больше не хочу?

Диана.

— Ты уверен, что записал меня к Жуковой на девять? — спрашиваю у Дани, когда мы останавливаемся на парковке возле клинического госпиталя «Мать и дитя».

Даня листает что-то на телефоне и заверяет меня — все верно, прием у доктора ровно в девять. Последний прием и УЗИ перед днем Икс. Воронов специально отложил все свои дела, чтобы обсудить детали предстоящих родов с акушером-гинекологом и запомнить то, что не упомнит мой беременный мозг.

Спустя десять минут я лежу на кушетке и содрогаюсь от холода, когда на мой живот попадает гель для ультразвукового исследования. Воронов незаметно берет меня за руку и переплетает наши пальцы в плотный замок. Хороший у меня друг — самый лучший. И отцом он будет отличным.

— Только пол не говорите! — вскрикиваю я, когда Жукова показывает нам лицо, животик, ручки, ножки и пальчики нашего ребенка.

Доктор понятливо кивает, шутливо прикусывает язык и не упоминает о том, кто сидит в моем животе.

— По УЗИ никаких отклонений нет. Есть однократное обвитие пуповиной, но это совершенно не проблема. Я буду помнить об этом, и контролировать в процессе родов. Когда головка ребенка покажется на свет — тут же сниму петлю.

Меня впервые окутывает паника, но не за себя, а за ребенка. Сейчас, когда мне сказали про обвитие, на ум сразу же пришло самое страшное — ребенок может задохнуться во время родов. И что я тогда буду делать без него? С мыслью о том, что скоро стану мамой я плотно срослась. В доме Воронова приготовлена детская, шкафы забиты одеждой и мне иногда кажется, что мы открыли собственный магазин детских товаров.

Воронов кидает на меня свой твердый уверенный взгляд. Черные глаза смотрят с укором — мол, некогда тут нюни разводить, все хорошо будет, и я тут же успокаиваюсь, послабляю хватку и делаю глубокий вдох. Надеюсь, доктор знает что делает.

— Роды партнерские? — спрашивает Жукова и заполняет обменную карту.

В тот момент пока я мнусь с ответом, Даня чётко отвечает «Да». И внутри меня разливается непривычное тепло, которое пробирается от самого сердца прямиком по венам — он не оставит меня в одиночестве с самым большим моим страхом за последние десять лет.

Доктор проводит короткий инструктаж, во время которого я понимаю — при любых незначительных признаках приближающихся родов звонить ей.

Мы выходим из здания роддома, все еще не размыкая рук. На улице теплый апрель — мое любимое время года. На территории госпиталя офигенно красиво и хочется как можно медленнее идти к парковке, чтобы вдоволь насладится зеленью, красными тюльпанами и нарциссами.

— Здесь просто нереальная красота, — произношу и смотрю на Воронова.

Он сегодня какой-то загадочный и немного напряженный. Смотрит куда-то вдаль, а я непроизвольно любуюсь им, представляя, каким родится наш ребенок. Будет похож на меня или на него? Если мальчик будет похож на Воронова, боюсь, что вырастет еще один покоритель женских сердец. Я же помню, сколько девчонок страдало по нему в школе.

Когда мы подходим к парковке, лицо Даниила напрягается сильнее. Кадык на его шее нервно дергается, а глаза наливаются чернотой.

Я перевожу свой взгляд прямо и замечаю на парковке Андрея, который стоит, облокотившись о капот собственной машины. Если бы я не знала Даню, то прямо сейчас подумала бы, что он ревнует. Но я знаю его хорошо, даже слишком и точно уверена, что это не ревность — просто Воронов терпеть не может Андрея, каждый раз обзывая его смешными прозвищами.

— Совсем забыла — я обещала с ним пообедать сегодня, — смотрю на Даню с каплей вины и наблюдаю за реакцией.