Вдруг на одной из крепостей вспыхнул жёлтый свет в решётчатом окне. Внутри крепости заходили чьи-то кривые тени, силуэтом похожие на вышедших из учебника биологии рисунки амёб и Николай отчётливо услышал их разговор.

– Даже шнурки не может завязать в двадцать-то лет – ехидно смеясь, пищала одна тень.

– Окра-асился ме-есяц багря-янцем!!! – завыла вторая тень, а свет в окне резко погас и Николай вдруг ощутил дикий страх, холодом пробежавший по его спине. Такой страх бывает тогда, когда ощущаешь на себе чей-то взгляд, понимая, что он принадлежит совсем не человеку. Холод поднимал волосы на затылке и стрелял под самое сердце.

– Коля-яяя!!!!– крик, раздавшийся сзади, заставил Николая подпрыгнуть от неожиданности и резко оглянуться.

Кладбище, которое неожиданным образом оказалось позади Николая, ошеломило его ещё больше. Кругом теперь были не странные дома, а надгробные плиты и кресты с покосившимися оградками. Где-то далеко агрессивно захрустели кусты сухой крапивы, и Николай понял, что сейчас из густой заросли сорняка на него выскочит что-то неимоверно страшное.

– Коля, – донёсся шёпот над ухом Николая, и по спине снова пробежала стая холодных муравьёв, от чего кожа заходила на голове, приподымая волосы. Он узнал этот родной голос, но сейчас он был каким-то пугающим и…чужим.

Кусты тем временем хрустели всё громче, и Николай уже слышал как-то, что приближалось к нему, как в агонии быстро бормочет: «Он живой! Он живой!»

– Боль, – прошептала мать, и Николай почувствовал, как напуганная чем-то женщина больно вцепилась ему в плечи, дрожа всем телом, прячась за спиной сына. – Придёт боль.

– Живой!!– раздался гортанный рёв совсем рядом, и из кустов в сторону Николая выпрыгнуло чьё-то тело в окровавленной тельняшке, не имеющее головы. Клыки зверя несколькими рядами торчали из кровавого отверстия на её месте, напоминающее не застёгнутый воротник и устрашающе клацали, когда существо выдавало надоевшее – Он живой!!!

Николая обуял панический ужас. Он хотел было уже бежать, но существо прыгнуло на парня и крепко вцепилось в одежду, костлявыми синюшными пальцами. Чудовище стало раскрывать пасть, которая, как понял парень, являлась всем туловищем твари, потому что тело крикуна с хлюпаньем и треском ломающихся рёбер раскрылось, как гигантская росянка, показав Николаю десяток рядов острых и мелких клыков, усеявших всю утробу монстра. Раскрывшаяся пасть твари, нависла над Николаем, поливая его кровавыми слюнями, щедро стекающих с краёв разорванной плоти. В лицо ударил тошнотворный запах перегара, словно мимо прошёл слесарь Геннадий, после запоя. Парень, что было сил, пытался оттолкнуть от себя уродца, но вдруг стал проваливаться в какую-то пропасть, и вскоре ударившись об жёсткое дно ямы… проснулся

1960 год.

Ничто хорошее не длится вечно, а плохое может идти бок о бок с человеком всю жизнь. Вот бы знать – почему? А может человек сам и решает, какой дорогой ему идти от начала и до конца?

Мать Захара, Наталья, красавица с длинными вьющимися волосами цвета ночи и такими же цветом широко распахнутыми глазами, девушка миниатюрного роста и очень привлекательной фигурой, навсегда ушла вместе с весёлым летом, оставив после себя печаль осени. А какая в семье царила идиллия, когда эта фея была живой! Её муж, отец Захара Василий, тридцати семилетний тракторист совхоза «Колос», горячо любил их обоих. Завсегда со смены бежал домой, бросая своих товарищей, заходящих после работы в пивнушку, что всегда работала через стенку с совхозной столовой. Приходил домой и радовался, что около палисадника его встречает красавица жена и уже, почти повзрослевший сын.

Захару тогда подходил шестнадцатый год. Всё о чём только мечтать в то время парень его возраста, было у Захара, даже мотовелосипед Рига-1 зелёного цвета и своя комната, так называемая «детская» с собственным телевизором марки «Рубин». Время было великолепное и ничего не предвещало беды до одного вечера, когда Наталье стало внезапно плохо. Её колотило от озноба, а область поясницы разрывала адская боль, от чего женщина, поначалу сдерживалась и не подавала вида, но потом стала кричать, падая на колени. Однажды ночью всё же вызвали скорую помощь, когда Наталья целый час не приходила в себя. Дня через два доктора оповестил Василия о том, что у Наташи неизлечимая почечная болезнь. Недели через три мать Захара умерла.

Месяц тишины. Не заканчивающейся и вязкой как бескрайнее болото. Общались только взглядом и мимикой, лишь изредка обменивались небольшими предложениями о школе и предстоящем дне. Иногда тишину разрывал звон разбитой тарелки, которую Василий остервенело, швырял о стенку, когда её, третью, ставил на стол перед ужином. Захар забегал на кухню, а отец встречал его виноватой короткой улыбкой:

– Тарелку разбил…

– Опять? – собирая осколки в который раз, спрашивал Захар.

–… Опять, – хмурился Василий, пока сын спиной к нему ползал по кухне.

Собирая осколки, Захар видал под столом пустые бутылки из-под водки. Видал, но молчал. Он знал, когда взрослым плохо, они пьют водку и тогда им становится хорошо. У Димки-одноклассника даже мать водку пила, когда мужа схоронила, но вот что-то ей хорошо всё не становилось, раз пила она её уже лет пятнадцать. Наверно водка была не от этого.

Однажды, когда Захар вернулся домой со школы, его позвал на кухню отец. Там, за накрытым столом, сидела женщина, с сигаретой в левой руке и скромно улыбаясь Захару, осторожно кивнула. Захар и раньше видел эту женщину у отца на работе. Та кажется, была дояркой или просто ухаживала за скотиной, парень уже не помнил. Среди подъеденных салатов и вскрытых консервов, стояла открытая бутылка водки. При виде сына, отец привстал и как юноша, что привёл домой девушку, несколько раз указал рукой в сторону курящей женщины и не решительно произнёс: