Когда перед редутом показались стройные колонны шведов и грянули русские пушки, Торпаков закричал, стараясь покрыть гул выстрелов:

– Братцы, стоять крепко! Назад ни шагу!

Акинфий подбадривал молодых солдат:

– Ништо, детки! Не пугайтесь: швед, он только с виду устрашителен, а помните, как мы его под Веприком крошили!

И, однако, враги упорно шли вперед, смыкая ряды после каждого залпа с редута: им было обещано, что победа над русскими принесет конец войне и возвращение на родину.

Пушки редута захлебнулись, замолчали: враги перекатились через вал. Закипела яростная рукопашная схватка. Подымались и опускались приклады, штыки вонзались в живое тело противника.

Ожесточенные враги не кричали: они берегли дыхание. Слышался только яростный хрип да стоны раненых, попираемых ногами бойцов; но и те по мере угасающих сил старались нанести урон врагу.

Илья и Акинфий дрались рядом. Охраняя один другого, они кололи штыками, молотили прикладами, а иногда просто били кулаками по разгоряченным багровым лицам шведов, и после таких ударов противники валились с ног, а русские богатыри стряхивали кровь с разбитых пальцев.

Поручик Торпаков, стройный, ловкий, работал шпагой, как на уроке фехтования. Поразив врага, он отскакивал, вертелся волчком, и усы его топорщились, как у рассерженного кета. Солдаты оберегали своего командира от штыковых ударов.

Шведы, не считаясь с потерями, ломили стеной. На Илью и Акинфия разом навалился десяток врагов. Здоровенный ветеран, побывавший во многих битвах, внезапно появился перед Марковым, а тот никак не мог вытащить штык, застрявший в теле поверженного офицера.

Швед поднял пистолет, но не успел спустить курка, как перед ним точно из-под земли вырос Акинфий. Раздался выстрел. Пуля пробила грудь Куликова, но кряжистый старик еще успел взмахнуть прикладом, и ветеран рухнул с раздробленным черепом. Когда Илья наконец освободил штык, Акинфий уже медленно опускался наземь.

– Батя!

Отчаянный вопль Маркова заглушил гром боя.

Старик попытался приподняться, но жизнь оставляла его. Он упал навзничь.

– Батя!..

Ответа не было.

Дикая, нечеловеческая ярость охватила Илью. Силы его точно удесятерились. С ревом бросился он на врагов, не щадя себя, не помня о своих ранах. Штыком работать было некогда, приклад расщепился о крепкие головы шведов… Марков схватил пушечный банник [89] и крушил им направо и налево. Враги падали под ударами свирепого бойца, как трава под косой косаря.

Воодушевленные примером товарища, русские солдаты усилили натиск. Шведы заколебались. Вот они уже вне редута. Они побежали.

Торпаков, чудом уцелевший в свалке, бросился к пушкам. Они молчали: артиллеристы почти все были убиты или ранены в схватке с врагом.

Но тут у батареи появился солдат с лицом, закопченным пороховым дымом и залитым кровью в мундире, порванном штыковыми ударами.

– За батю! – Со сноровкой, приобретенной в Астрахани, Илья зарядил пушку, поднес к затравке еще тлевший фитиль.

Немногие уцелевшие пушкари тоже бросились к орудиям, им принялись помогать пехотинцы.

Редут ожил, опоясался дымом выстрелов. На отступавших шведов посыпались ядра, увеличивая смятение в их рядах.

Другие редуты тоже удалось отстоять. Позднее выяснилось, что в самом начале шведской атаки первым залпом русской артиллерии были насмерть поражены два шведских генерала. Редуты сначала задержали врага, а потом разрезали его строй на части.

Когда шведы отошли и у редутов наступило сравнительное затишье, Илья пустился разыскивать Акинфия. Тот лежал как мертвый. Марков, рыдая, приник к телу друга. Старик очнулся, открыл глаза.

– Илюша, сынок… Жив ты… а я вот…

– Батя, батя! Я тебя к лекарю снесу.

– Не поможет, Илюша… Шведов бей… а боярам не поддавай…

Кровавая пена заклубилась на губах Акинфия, и он замолк навсегда.

Бой продолжался. Из-за редутов на всем скаку вылетела кавалерия Меншикова, а между пехотными колоннами Левенгаупта выдвинулась шведская конница. Русские и шведские драгуны рубились в свете наступившего утра. Всадники перескакивали через людские и лошадиные трупы, раненые лошади носились по полю, увеличивая сумятицу. Было около четырех часов утра, солнце, ярко освещало поле битвы.

Царь Петр готовил к бою главные силы. Он понимал, что дело, затеянное Меншиковым со шведами, – только простая авангардная стычка, которая не может решить исход битвы. Он то и дело посылал к Меншикову ординарцев с приказом отступать. Но тот увлекся. Ему казалось, что осталось сделать еще несколько усилий – и враг побежит. Разгоряченный боем, пересевший уже на третью лошадь (две были под ним убиты), Меншиков требовал от царя подкреплений.

Петр яростно дергал себя за порыжевший, прокуренный ус.